Услышав их приготовления, Мари-Каролин обрадовалась:

 — Теперь мы согреемся!

 К несчастью, тайник очень скоро стал заполняться густым дымом, к тому же в нем стало нестерпимо жарко. Чувствуя, что начинают задыхаться, Мари-Каролин и ее друзья попытались изменить положение и перевернулись «с невероятным трудом», сообщает Гибург.

 Закрывавшая помещение плита раскалилась докрасна, и неожиданно на герцогине загорелась одежда. Все перепугались.

 — Не волнуйтесь, я сама справлюсь, — сказала Мари-Каролин.

 И она спокойно погасила огонь, сделав пи-пи на свое платье.

 Около одиннадцати ночи жандармы уснули, огонь в камине постепенно затух, и положение замурованных снова улучшилось. Прошла ночь.

 — Может быть, на рассвете они совсем уйдут, — сказала Мари-Каролин.

 Но с наступлением дня жандармы пробудились и снова разожгли огонь. И сразу еще более густой дым, чем накануне, проник в убежище».

 На этот раз, сообщает Гибург, «никакой надежды не осталось, и герцогиня смирилась».

 Толкнув плиту, которая сразу открылась, она крикнула:

 — Погасите огонь, мы сдаемся!

 С черным от дыма лицом, с покрасневшими глазами, со сгоревшим наполовину платьем, она выползла из укрытия на четвереньках по горячему пеплу. Оказавшись в комнате, она встала и сказала обоим изумленным жандармам:

 — Я — герцогиня Беррийская; вы оба французы и военные, я вверяю себя вашей чести!..

 Через несколько дней Дейц явился в министерство внутренних дел и потребовал причитающиеся ему пятьсот тысяч франков.

 Тьер выложил ему все до одного, франк за франком. С помощью пинцета…

 ГЕРЦОГИНЯ БЕРРИИСКАЯ РОЖАЕТ В ТЮРЬМЕ

 В любых обстоятельствах она рожала ребенка…

 Анри д'Альмера

 Через несколько дней после ареста Мари-Каролин была доставлена по морю в цитадель Бле, куда и была заключена.

 В начале ноября полковник Шуссери, лично ответственный за свою знаменитую пленницу, сообщил маршалу Сульту, что герцогиня «очень нездорова и столь же впечатлительна».

 В цитадель прибыл врач Жентрак и прослушал Мари-Каролин. Сделав это, он ограничился тем, что прописал успокоительное питье и ножные ванны.

 На другой день, немного успокоенный полковник Шуссери сообщил в военное министерство, что у принцессы лишь легкое недомогание. Впрочем, он счел нужным добавить:

 «Такое впечатление, что живот ее несколько округлился, что, однако, не было отмечено врачом, хотя многие это видели».

 Действительно, в тот же день лейтенант Фердинанд Птипьер, адъютант полковника Шуссери, записывал в своем дневнике:

 «У мадам походка и живот беременной женщины, со сроком пять-шесть месяцев. В то же время я бы не сказал, что со дня приезда ее комплекция постепенно увеличивалась. А ведь я видел ее каждый день. Беременна ли она?»

 Вскоре этот вопрос уже задавали себе буквально все. Все, но не д-р Жентрак, который продолжал приписывать затрудненное дыхание Мари-Каролин сырому и холодному воздуху, которым она дышала в цитадели.

 Шуссери попросил его еще раз, теперь уже полностью, осмотреть герцогиню и рассеять все сомнения. Последовавшую за этим сцену описывает Птипьер:

 «Доктор собрался было решительно приступить к выяснению главного вопроса. Но она не дала ему это сделать. Едва только он произнес первые слова, она воскликнула:

 — Я вижу, к чему вы клоните! Ведь я беременна, верно? Ну и что, это уже в четвертый раз.