|
После его кончины она ни строчки не написала племянницам, воспитанным в явном неуважении к ней, что Изабелла – как мы могли заметить – уже успела выказать. Действия миссис Тачит были, как всегда, от начала до конца продуманы. Она давно уже намеревалась отправиться в Америку, чтобы выяснить, хорошо ли помещены ее капиталы (к которым ее муж, известный финансист, не имел никакого касательства), а заодно разузнать о состоянии дел своих племянниц. Писать им она считала излишним, поскольку пренебрегала сведениями, почерпнутыми из переписки: она верила только тому, что видела сама. Однако тетка, как убедилась Изабелла, знала о них более чем достаточно: знала о замужестве старших сестер, знала, что отец оставил им ничтожно мало денег и поэтому решено было продать бабушкин дом, перешедший к отцу по наследству, а вырученные деньги поделить; знала, наконец, что муж Лилиан, Эдмунд Ладлоу, взял на себя это дело, а посему молодая чета, приехавшая в Олбани во время болезни мистера Арчера, осталась в городе и вместе с Изабеллой поселилась в старом доме.
– Какую сумму вы рассчитываете выручить? – спросила миссис Тачит у племянницы, перешедшей с ней в парадную гостиную, которая, по всей очевидности, не вызвала у гостьи восхищения. – Вот уж не знаю, – ответила девушка. – Второй раз слышу от тебя такой ответ, – заметила тетка, – а с виду ты совсем не глупа. – Я не глупа, но в деньгах вправду ничего не смыслю. – Плоды папенькиного воспитания. Словно он припас для тебя миллион. Сколько же он тебе оставил? – Право, не знаю. Спросите Эдмунда и Лилиан. Они скоро вернутся. – Во Флоренции за такой дом не дали бы и ломаного гроша, – сказала миссис Тачит, – но в вашей глуши, полагаю, за него можно взять приличный куш. Каждой из вас достанется кругленькая сумма. Ну, и потом ты, нужно думать, получишь еще кое‑что. Как это ты ничего не знаешь – поразительно! Дом стоит на бойком месте. Его, надо полагать, снесут и построят торговые ряды. Вам и самим не дурно бы этим заняться – лавки можно выгодно сдать. Изабелла с изумлением уставилась на тетку – мысль о лавках была ей в диковину. – Нет, зачем же… зачем сносить дом, – сказала она. – Я так его люблю! – Не знаю, с чего тебе любить его, – здесь умер твой отец. – Да, но от этого я не разлюбила его, – несколько неожиданно возразила девушка. – Мне нравятся места, с которыми многое связано – пусть даже печальное. Эти стены видели много смертей: в них всегда кипела жизнь. – Ну, если это называть «кипела жизнь»… – Я хотела сказать – они полны воспоминаний. Здесь любили, страдали. И не только страдали. Ребенком я была здесь очень счастлива. – Если ты любишь дома, с которыми многое связано, в особенности много смертей, поезжай во Флоренцию. В старинном дворце, где я живу, было убито трое. Трое, о которых известно. И бог знает, сколько еще! – В старинном дворце, – повторила Изабелла – Да, милочка. Не то, что этот дом, где пахнет провинцией. Изабелла пришла в волнение: в ее глазах бабушкин дом всегда был лучшим из лучших. Но это было волнение особого рода – и у нее невольно вырвалось: – Как бы мне хотелось повидать Флоренцию! – Что ж, – заявила тетушка. – Будешь умницей, будешь слушаться меня во всем, и я возьму тебя с собой. Изабелла еще больше поддалась волнению, даже раскраснелась и, молча улыбаясь, взглянула на тетку. – Слушаться во всем? – сказала она, помедлив. – Вряд ли я могу это обещать. – Вряд ли. |
