|
Вот о чем она думала, закалывая булавкой платье Пэнси. Если ее опасения основательны, то, конечно, получается это у него невольно; он сам не ведает, что творит. Но пусть так, от этого ведь ничуть не легче, положение все такое же невозможное. Чем скорее он отдаст себе отчет в происходящем, тем лучше. Он сразу же вступил в разговор с Пэнси и одарил ее с высоты своего роста улыбкой, выразившей, как это ни невероятно, чистейшую преданность. Пэнси ответила ему со всегдашней своей милой и послушной готовностью. Разговаривая с ней, ему приходилось все время наклоняться, и взгляд ее скользил, как и всегда, вверх и вниз, разглядывая собеседника – точно его особа нарочно была выставлена для обозрения. При этом Пэнси неизменно казалась немного напуганной, но испуг ее не содержал в себе ничего тягостного, ничего, что говорило бы о неприязни; напротив, она смотрела на него с таким видом, точно знала: он знает, что он ей нравится. Изабелла отошла от них, оставив их вдвоем. Она направилась к попавшейся ей на глаза приятельнице и болтала с ней до тех пор, пока звуки музыки не возвестили начало следующего танца, который, как Изабелла знала, тоже был уже кому‑то отдан. К ней сейчас же в порыве легкого волнения подлетела Пэнси, и Изабелла, строго придерживаясь взглядов Озмонда, что дочь его должна быть совершенно несамостоятельна, предоставила ее, как какую‑нибудь драгоценность, как краткосрочный заем, заранее назначенному кавалеру. У Изабеллы были на сей счет свои соображения, свои оговорки; минутами из‑за крайней послушливости Пэнси обе они, на ее взгляд, выглядели весьма глупо. Но Озмонд составил нечто вроде расписания ее обязанностей в роли дуэньи его дочери, предписывавшего благодетельное чередование поблажек и ограничений; а относительно некоторых его распоряжений она предпочитала быть твердо уверенной, что выполняет их буквально. Возможно, иногда это происходило потому, что она доводила их тем самым до абсурда.
Не успел кавалер увести Пэнси, как Изабелла увидела – лорд Уорбертон снова устремляется к ней. Она пристально смотрела на него, ей хотелось прочитать его мысли. В нем не заметно было ни малейшего смущения. – Она обещала потанцевать со мной потом, – сказал он. – Рада это слышать. Вы пригласили ее на котильон, надеюсь? – Нет, – ответил он с некоторым замешательством, – я пригласил ее не на котильон, а на кадриль. – Как же вы недогадливы, – сказала не без раздражения Изабелла. – А я‑то велела ей не отдавать никому котильон на случай, если вы ее пригласите. – Да ну! Ах она бедняжка! – И лорд Уорбертон от души рассмеялся. – Разумеется, я приглашу ее, если вы этого хотите. – Если этого хочу я? Ну, если вы танцуете с ней только оттого, что этого хочу я… – Я боюсь ей наскучить. По‑моему, у нее нет недостатка в кавалерах, молодые люди просто ее осаждают. Опустив глаза, Изабелла стремительно раздумывала. Лорд Уорбертон стоял и смотрел на нее, и она чувствовала на своем лице его взгляд и чувствовала, как в ней растет желание попросить лорда Уорбертона отвести его. Подавив в себе, однако, это желание, она, в свою очередь, подняла глаза и промолвила: – Будьте добры, объясните мне, пожалуйста. – Что объяснить? – Десять дней назад вы сказали мне, что хотите жениться на моей падчерице. Или, быть может, вы это забыли? – Забыл? Я нынче утром написал об этом мистеру Озмонду. – Вот как, – сказала Изабелла. – А он и словом не обмолвился, что получил ваше письмо. Лорд Уорбертон слегка замялся. – Я… я его еще не отослал. – Быть может, вы забыли о нем? – Нет. Я просто им неудовлетворен. Не так‑то легко, знаете, написать такое письмо. |
