– Нисколько. Вы считаете нас, англичан, людьми «с причудами». Разве это не то же самое? Я вовсе не хочу слыть «чудаком» и не принадлежу к подобным людям. Я протестую.

– Ну знаете. Ничего чуднее, чем это ваше «протестую», я в жизни не слышала, – сказала Изабелла с улыбкой.

Последовала пауза.

– Вы судите всегда со стороны, – снова начал он. – Вы ко всему равнодушны. Не равнодушны вы лишь к тому, что занимает вас.

В голосе его вновь появилась та же интонация, и к ней примешался явный оттенок горечи – горечи столь внезапной и неоправданной, что Изабелла испугалась, уж не обидела ли она его. Она часто слышала, что англичане весьма эксцентричны, и даже у какого‑то остроумца читала, что в глубине души они самый романтичный из всех народов. Неужели у лорда Уорбертона приступ романтического настроения и он устроит ей «сцену» в собственном доме, видя ее всего в третий раз? Но, вспомнив, как он безупречно воспитан, она тут же успокоилась, и даже тот факт, что, выражая свое восхищение юной леди, доверившейся его гостеприимству, он дошел до предела, дозволенного приличиями, не пошатнул ее доброго мнения о нем. Она оказалась права, полагаясь на его воспитанность, так как он улыбнулся и словно ни в чем не бывало возобновил разговор; в голосе его не осталось и следа той интонации, которая так смутила ее.

– Я не хочу сказать, что вы тратите время на пустяки. Вас интересуют высокие материи – слабости и несовершенства человеческой натуры, особенности отдельных народов.

– Ну, что до последнего, – сказала Изабелла, – мне вполне хватило бы занятий на всю жизнь в собственной стране. Но нам предстоит долгий путь, и тетушка, наверное, вскоре захочет уехать.

Она повернула назад, чтобы присоединиться к остальному обществу; лорд Уорбертон молча шел с нею рядом. Но, прежде, чем они поравнялись с остальными, он сказал:

– Я буду у вас на следующей неделе.

Ее словно что‑то ударило, но, оправляясь от удара, она подумала, что не могла бы, положа руку на сердце, сказать, будто ощущение это было так уж ей неприятно. Тем не менее ответ ее прозвучал достаточно сухо.

– Как вам будет угодно.

Сухость эта не была расчетом кокетства – игра, которой она предавалась значительно реже, чем в это сочли бы возможным поверить ее недоброжелатели. Ей просто стало немного страшно.

10

На следующий день после визита в Локли Изабелла получила письмо от своей приятельницы, мисс Стэкпол, и это письмо, на котором вместе с ливерпульским штемпелем красовались ровные буквы, выведенные проворными пальчиками Генриетты, произвело в ней приятное волнение.

«А вот и я, милая моя подруга, – писала мисс Стэкпол. – Наконец‑то удалось вырваться. Все решилось за день до моего отъезда из Нью‑Йорка: в „Интервьюере" согласились наконец ассигновать мне требуемую сумму. Я, как бывалый журналист, побросала вещи в сак и помчалась на конке к причалу. Где ты сейчас и как нам встретиться? Ты, наверно, гостишь в каком‑нибудь старинном замке и уже выучилась говорить с настоящим английским произношением. А, может быть, ты уже вышла аамуж за лорда? Я втайне на это надеюсь: мне нужно получить доступ в самые высокие круги, и я рассчитываю на твои знакомства. В „Интервьюере" ждут новых фактов об аристократии. Мои первые впечатления (об англичанах вообще) не самые радужные, но мне хотелось бы обсудить их с тобой – ты ведь знаешь, при всех моих недостатках, поверхностными мнениями я не грешу. Да! У меня для тебя интересные новости. Пожалуйста, постарайся ускорить нашу встречу. Может быть, ты приедешь в Лондон (чудесно было бы вместе осмотреть этот город)? Или же пригласи меня к себе, где бы ты сейчас ни жила. Я охотно приеду – ты же знаешь, как я всем интересуюсь и как жажду заглянуть поглубже в частную жизнь англичан».