Ирина нахмурилась. Никто ее не поймет, если она, признав Мостового виновным, присудит ему что-нибудь другое. В общем-то, она сама себя не поймет. Тут или виновен – и расстрел, или невиновен – и гуляй. А виновен, но вдруг невиновен, поэтому пятнадцать лет – это беспомощный приговор, которым она навсегда испортит себе репутацию.

Наверное, Кириллу доброжелатели в камере нашептали, что чистосердечное признание облегчает вину, но отягощает срок. Если человек не признался, у судьи всегда остается хоть капля сомнения, а признался – что ж, дело ясное, так принимай в обе руки. Вот Мостовой и решил держаться всеми силами: на кону жизнь.

«Ах, этот вечный вопрос, что лучше: казнить невиновного или отпустить виновного, – усмехнулась Ирина, – казалось бы, все ясно: казнь невиновного – это не что иное, как убийство, кроме того, в этой ситуации ты автоматически отпускаешь виновного. Поэтому второй вариант предпочтительнее. Но не в этот раз. Если Мостовой – маньяк, то, отпустив его, я казню невиновных девушек – его будущих жертв. Даже если дам пятнадцать лет, то всего лишь отсрочу казнь на этот срок, потому что если заводится гадость у человека в голове, то никак ее оттуда не вытащить. Поэтому я просто не имею права на ошибку».

Ирина встала, потянулась, зачем-то открыла дверцу шкафчика, хотя прекрасно знала, что вина там нет. Самое обидное, что дело даже не вернуть на доследование: при скромной доказательной базе следователь выжал все возможное, провел все необходимые следственные действия. Придется работать с тем, что есть. Жиденько, конечно, но куриный бульон все равно куриный бульон, и неважно, сварен он из целой курицы или только из шеи и желтых когтистых лап.

«Вот что бы этому Кириллу последний раз пересечь улицу вслед за своей жертвой! – подумала Ирина в сердцах. – Шла бы она чуть быстрее, и хоть бы он ее только после перекрестка догнал! Тогда преступление совершилось бы уже в другом районе, и дело автоматически перешло бы на городской уровень и слушалось бы в городском суде!»

Про общественный резонанс тоже нельзя забывать. Официально рок-музыки у нас как бы не существует. Есть несколько мертворожденных, выхолощенных групп, неестественными голосами поющих бессмысленные песни. Они обозначаются аббревиатурой ВИА, что придает им налет «советскости». Группы эти критикуют и официальные лица, и просто люди с мало-мальски развитым вкусом, так что кажется, будто у нас свобода творчества, вон, смотрите, каких безголосых вахлаков на сцену выпускаем.

Только они служат неким покрывалом, под которым не видно настоящее, живое, идущее от сердца. В лучшем случае официальные лица презрительно цедят в сторону самодеятельных коллективов: «жалкие попытки низкопоклонства перед Западом». Тут жалкая попытка, там, вот тут еще, а явления – нет, не существует.

Но, не существуя, рок-движение все же развивается, растет и когда-нибудь достигнет такого размаха, что нельзя будет его игнорировать. Поэтому дело Мостового – настоящий подарок судьбы для идеологической машины. Пока вина Кирилла не доказана, нельзя порочить его имя публично, но множество журналистов сейчас сидят, затаив дыхание, рука к перу, перо к бумаге, и только ждут, когда Ирина произнесет «признать виновным», чтобы со страшной скоростью застрочить, как «пресмыкательство перед Западом», «рабское подражание капиталистическому образу жизни», «антисоветский настрой» и «следование гнилой буржуазной морали с ее глубоко чуждыми советскому человеку ценностями» превратили обычного паренька в ужасного маньяка. Сразу все узнают, что рок-музыка воспевает культ смерти и насилия, пропагандирует разврат и растлевает юношество.