– Ну, значит, у нас в классе все мещане.

– Наверняка есть хорошие девочки, просто ты сама своим гнилым нутром тянешься в плохую компанию! Ради одобрения каких-то идиотов готова матери всю душу вымотать! Мне вот даже в голову не приходило у своей матери что-то требовать, а мы жили тяжело, очень бедно жили. Один раз по карточкам получили для меня мальчуковые ботиночки, так я счастлива была!

– Так, мама, тогда эти ботиночки были все равно что сейчас джинсы, – засмеялась Аня.

– Ничего не все равно!

– Ну ладно.

– Стой! Ты куда это собралась?

– К себе в комнату.

– Просто так уйдешь? Даже прощения у матери не попросишь?

– За что?

– За то, что ты лентяйка!

Аня снова засмеялась, и Надежда Георгиевна со злостью посмотрела на ямочки у нее на щеках. От бабушки достались.

– Мама, если я попрошу прощения за то, что лентяйка, и ты меня простишь, то это будет значить, что ты разрешаешь мне лениться сколько я захочу. Так что это не в твоих интересах.

– Ты вообще в своем уме? – закричала Надежда Георгиевна. – Мать тебе делает замечание, а ты философствуешь! Брешь в логике выискиваешь, вместо того чтобы извиниться, осознать свое поведение и попытаться исправиться!

– Ладно. Хочешь, я посуду помою?

– Да уж помой, будь любезна!

Аня быстро собрала грязную посуду в раковину.

– Мам, а можно же было просто меня попросить, без скандала.

– Ты сама должна знать!

Надежда Георгиевна вышла из кухни, хлопнув дверью. Злость на дочь не утихала, наоборот, мать чувствовала себя почему-то проигравшей стороной. Муж сегодня допоздна на кафедральном совещании, сын гуляет с товарищами, что ж, имеет право, второй курс, а бабушка в санатории. Делать нечего, сиди, отдыхай, смотри телевизор. Или можно принять ванну с пеной.

Вместо этого Надежда Георгиевна стала ходить взад-вперед по комнате. Нет, каково! Ни раскаяния, ни сожаления. Ни слезинки не уронила, хотя и видела, как расстроила мать. Еще и поучает так снисходительно: ах, надо было попросить! С какой это радости мать должна родную дочь просить?

Надежда Георгиевна в бешенстве ворвалась в кухню. Аня стояла у раковины, терла тарелку и напевала что-то веселенькое. Надежда Георгиевна сунула руку под струю воды – так и есть, недостаточно горячая. Бережет ручки, дрянь! Она выхватила тарелку из сушилки и сунула ее Ане под нос:

– Кто так моет? Весь жир оставлен!

– Да нормально я помыла!

– Это ты называешь нормально? А ну-ка все переделывай!

Убедившись, что в раковине пусто, Надежда Георгиевна, отстранив Аню, поставила туда всю посуду с сушилки.

– Знаешь, мама, я сделала, как умею. Если тебя не устраивает, мой сама. Кстати, я твой бефстроганов выключила, а то он бы сгорел.

– Я сказала – перемой!

– А я сказала – нет.

Теперь уже Аня ушла, хлопнув дверью. Даже два раза – в кухне и в комнате.

Надежда Георгиевна глубоко вздохнула, чувствуя, что злость начинает отпускать. Дочь провинилась по-настоящему, значит, будет просить прощения. Пока она этого не сделает, никто в семье с ней разговаривать не станет. Шутка ли – нахамила матери, не подчинилась родительскому указанию!

Надежда Георгиевна взялась за посуду в раковине: на самом деле Анька помыла ее вполне удовлетворительно, поэтому она просто споласкивала и ставила обратно на сушилку.