– Вы – Мануйлов?

– Да, Вадим Валерианович. Здравствуйте.

– Здравствуйте, здравствуйте, – все тот же ворчливый голос. – Заходите. Только вот что… тапочек у нас тут… Да, собственно говоря, коврик вот… А вы где-нибудь печатались?

– В «Юности», «Воине России», «Молодой гвардии»…

Мы прошли к столу, единственной мебели в этой большой комнате, потому что все четыре стены до самого потолка заняты полками с книгами. В глаза бросается яркий портрет Пушкина, наверняка – копия.

– Что ж, солидные журналы… – чуть подобрел голос Кожинова. – Давайте вашу рукопись… Далеко уезжаете?

Я растерялся, забыв, что несколько дней назад пригрозил ему своим отъездом.

– На дачу, – не сразу нашелся я, хотя никакой дачи у меня не было и нет. Разве что у дочери. – А там даже телефон отсутствует, – добавил я для большей убедительности.

– Впрочем, это не так уж важно, – отмахнулся Кожинов. – Звоните в сентябре. Я ужасно занят… Вторая книга… Да и некоторые журналы просят статьи…

– Я все понимаю, Вадим Валерианович, но что поделаешь…

Кожинов взял с пепельницы, переполненной окурками, потухшую сигарету «прима», тряхнул коробок спичек, закурил.

Еще недавно и я курил эти же сигареты, курил как сапожник, зажигая одну от другой. Слава всем богам – бросил, хотя и не с первого раза.

– Да-да! – подхватил Кожинов. – Кстати, а о чем ваш роман? Мне сказали, что вы пишете исторический роман…

– Да, исторический. Первая книга охватывает период с 18-го по 29-й год. Ленин, Сталин, Зиновьев, Каменев и прочие. Из следующих трех книг – только отрывки.

– Что ж, посмотрим, посмотрим, – проворчал Кожинов, протянув мне руку.

Я шагнул за порог, и двери за мною закрылись.

Идя к метро, ни удовлетворения, ни тем более радости я не испытывал. Если Кожинов скажет «нет», то мне остается только… даже не знаю, что именно. Скорее всего, продолжать роман дальше. Всем и себе назло. А пока… пока забыть и до сентября не вспоминать.

42.

Миновало два дня. Была пятница. Я только что прибежал из лесу, где делал зарядку, принял холодный душ, игнорируя все предупреждения эскулапов о жутких последствиях, если я нарушу строгий режим, который они прописали мне на всю оставшуюся жизнь, выдавая вторую категорию инвалидности.

Прозвучал телефонный звонок.

«Кого это в такую рань черти раздирают?» – подумал я, уверенный, что кто-то ошибся номером.

– Виктор Васильевич? – прозвучало в трубке.

– Виктор Васильевич.

– Здравствуйте, Виктор Васильевич. Это вас Кожинов беспокоит.

– Здравствуйте, – ответил я, не понимая, кто такой Кожинов: предположить, что это тот самый Кожинов, с которым я виделся менее двух дней назад, мне и в голову не могло придти: я вычеркнул его из своей памяти на те два месяца, которые он мне отпустил.

– Вы знаете, Виктор Васильевич, – продолжал между тем Кожинов, – я прочел вашу рукопись. Представьте себе, начал читать с предубеждением, думал, пролистаю несколько страниц – этого достаточно, чтобы составить представление об авторе, но увлекся, отложил все свои дела, пока не дочитал до конца. Вы действительно русский, действительно самобытный писатель – и я этому очень рад. В последнее время мне что-то редко приходится иметь дело с настоящими писателями. Должен сказать, что некоторые ваши позиции небесспорны, но это не значит, что они не имеют права на существование.