Изменить размер шрифта - +
Такие маленькие, такие беспомощные.

«Не умеем воевать, — с болью думал Луганцев. — Все через пень-колоду, все через задницу».

 

* * *

Командующий фронтом генерал Еременко устал ругаться. Он перебрал все матерные слова, какие знал, даже придумал новые, распекая всех и вся, даже командира авиагруппы генерала Попова. Но крики и распеканции не помогали пехоте и танкам разгромить немцев, которых в Почепе и окрестностях оказалось значительно больше, чем можно было предположить, крики и распеканции лишь вносили в командование частями нервозность и озлобленность.

Еременко положил трубку, залпом выпил стакан остывшего чаю, велел своему адъютанту:

— Машину!

— Товарищ генерал… — взмолился адъютант.

— Машину! — взвизгнул фальцетом генерал Еременко.

Через минуту черная эмка катила вдоль реки к командному пункту дивизии. Первый снаряд разорвался впереди метров на сто, второй сзади. Шофер пригнулся к рулю, гнал машину по изрытой дороге, почти не убавляя скорости перед воронками, крутил баранку, и по его бритой шее струился горячий пот.

Ахнуло сбоку, метрах в десяти. Машину тряхнуло, шофер не справился с управлением, и машина, влетев одним колесом в воронку, перевернулась, вновь встала на колеса, прокатилась метров двадцать и врезалась в заросли колючего терновника. При этом дверцы ее раскрылись, и генерала Еременко выбросило из машины. И адъютанта, и офицера охраны. Один лишь шофер не выпустил руля. Он сидел в машине, уткнувшись окровавленным лицом в сложенные руки и тихо стонал.

Сзади подъехала отставшая машина охраны. Еременко подняли. Генерал был ранен в бедро, скрипел зубами и матерился. Адъютант был мертв, офицер охраны отделался испугом и ушибами.

Когда Еременко несли к машине охраны, он смотрел вверх, на маленькое белое облачко и думал, что, может быть, на этом облачке сейчас сидит его ангел-хранитель, спасший его, командующего фронта, от позора и смерти: не станет же Сталин требовать с раненого генерала ответа за невыполненные обещания. А когда все это кончится, он, Еременко, придумает, как отбрехаться.

 

* * *

К вечеру бой затих. Почеп так и не был взят. Остатки пехотных батальонов и танковых бригад отошли на исходные позиции. Немцы не преследовали. В Ставку пошла телеграмма, что в результате настойчивых контратак танков и пехоты противник понес большие потери и перешел к обороне.

— Так взяли Почеп или не взяли? — спросил Сталин у генерала Василевского, исполняющего — в связи с болезнью маршала Шапошникова — обязанности начальника Генштаба.

— Никак нет, товарищ Сталин. В районе Почепа наши части наткнулись на немецкий мехкорпус. Слишком неравные силы. Но противник понес существенные потери в живой силе и технике. Одних танков подбито более ста. Сбито восемьдесят самолетов, уничтожено сорок орудий, две тысячи солдат и офицеров, взяты трофеи…

Сталин повел рукой, останавливая Василевского. Проворчал:

— Если что мы и умеем, так это выдумывать потери врага и трофеи. А сколько потеряли своих?

— Потери большие, товарищ Сталин. Убитыми и ранеными более пяти тысяч человек…

— Две тысячи и пять тысяч… И при этом поставленная задача не выполнена и на треть. Если так будем воевать, то скоро некому будет воевать… — Помолчал, спросил: — А что Еременко? Серьёзно ранен?

— В ногу, товарищ Сталин. Но кость вроде бы не задета.

Сталин прошелся вдоль стола, попыхивая трубкой.

— Как дела у Жюкова?

— Жуков налаживает оборону Ленинграда. Хотя немцы и продолжают наступательные операции, однако успеха они не имеют, а части Ленинградского фронта своими постоянными контратаками изматывают врага и обескровливают его дивизии.

Быстрый переход