Джек Лоуэлл подумал и о Корделии. Женщины — мерзкие гадины. Не менее мерзкие, чем измененные. Она согласилась с ним сотрудничать на условиях, что он передаст ей всю информацию о заинтересованных в вирусе измененных. Рассчитывала контролировать процесс и избавиться от него, как только разработки станут жизнеспособны. Вот только вряд ли она рассчитывала на то, что он решит избавиться от неё с помощью Джеймса Стивенса. Того, кого она решила ему сдать в качестве жеста доброй воли.

«Я могла бы и не делать этого, — сказала она, — но ты сам понимаешь, что в партнерских отношениях главное — доверие».

Доверие, как же. Гадина.

— Зачем ты показываешь мне это? — хрипло спросил Джеймс, и в его голосе Джек услышал ту самую боль. Их судьбы похожи больше, чем можно себе представить. Джеймс пока не понимает, но такой взгляд Джек видел единожды, в отражении, в зеркале. Взгляд человека, полностью опустошенного, лишившегося всего. Но не сломленного.

— Потому что ты должен знать. Я в свое время прошел через это, — Джек помолчал и добавил, — мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь, Джеймс.

Стивенс молчал, и это был хороший знак. Он не из тех, кто будет работать по принуждению или под психологическим давлением. Лоуэлл действительно хотел видеть Джеймса на своей стороне, вместе они смогут многое.

Джек не собирался возрождать расу измененных, его разработки станут оружием. Оружием, которое поставит на колени весь мир. Заставит всех понять, что именно он — Он, а не какой-то там выскочка из Нью-Джерси — настоящий ученый. Гений, заслуживающий славы и внимания. Они все будут ползать перед ним на коленях. Измененные — чтобы вернуть былое могущество, люди — чтобы этого не произошло.

— Я знаю, что тебе досталось и от людей, и от измененных. Ты пережил предательство, сравнимое с тем, что пришлось пережить мне. Я знаю, что это такое, Джеймс.

Стивенс молча посмотрел на него, с трудом оттолкнувшись от стены и тяжело шагнул вперед. Лоуэлл протянул ему руку.

— Я предлагаю тебе новую жизнь, Джеймс. Ты избавишься от мерзости, годами отравлявшей твою жизнь. Освободишься от сучек-сестриц. Я отдам их тебе, и ты сам решишь, как с ними поступить.

По лицу Джеймса будто судорога прошла. Стивенс боролся со своими чувствами к женщине, предавшей его, и такая борьба была знакома. Он не принял его руку, прошел мимо и в сопровождении охраны покинул кабинет, направляясь обратно в свою палату.

Лоуэлл с некоторым сожалением посмотрел ему вслед, но решил пока не давить. У Стивенса тяжелый период. Нужно время, чтобы принять решение. Ему же сейчас предстояло нечто гораздо более интересное, чем разрешение психологических проблем бывшего орденца. Интересное настолько, что от предвкушения по телу шла дрожь.

Джеку нравилось видеть её такой. От привычной глазу привлекательности Беатрис не осталось и следа. Длинные волосы спутались и висели безжизненными прядями, бледное лицо с темными кругами под глазами, шрам протянувшийся от середины лба к виску в отсутствие пресловутой регенерации измененных так просто не заживет, левую скулу украшает кровоподтек приличных размеров. Беатрис повезло отделаться сильным сотрясением мозга, синяками и ссадинами от пуль. Конечно, ничто не помешает ему добавить, но всему свое время. Он настоял, чтобы её привели, хотя Зак упирался, что Беатрис пока лучше оставить в покое.

Джек не хотел ждать.

Она была той ещё гадиной. Лоуэлл поймал себя на мысли, что уже думает о ней в прошедшем времени, и усмехнулся. Следы Беатрис умела заметать знатно, но не сказать, чтобы ему так уж интересно было узнать, в какой норе сейчас Торнтон. Крыса будет сидеть там до потопа, так ему и надо. Можно вытрясти из неё информацию, пойти по его следу, притащить сюда… Но зачем? Пусть варится в своем котле одиночества, забвения и неизвестности до того дня, как услышит о нем и его открытиях из официальных источников, которые будут встревожены.