«Чудный, — презрительно повторил про себя Левенталь. — Блистательное начало! И что эта женщина могла увидеть этими своими глазами? Что позволила себе увидеть? И как это — прекрасно начиналось, много обещало, а кончилось такой дрянью? Нет, конечно, с самого начала было сплошное не то, каждый бы заметил, кто хотел замечать. А Фебе не хотела замечать. И понятно, что Олби боится показаться на глаза Уиллистонам, они о нем такого высокого мнения».

Он сказал, перебарывая себя:

— Говорят, пьющие люди часто производят хорошее впечатление. Многим нравятся.

— Все еще пьет, а? — Уиллистон понизил голос.

— Все еще? — Левенталь только плечами пожал: в смысле — что за вопрос?

— Нет, он именно был такой, как я говорю. Стэн не даст соврать. И вовсе он тогда еще не пил. Но вы не ответили, как он? Что поделывает?

— Ничего не поделывает. А что собирается делать, мне не докладывал.

— Но вы ему скажете, чтоб к нам заглянул, да? — Лицо у нее дрогнуло от скрытой обиды.

— С удовольствием. — В голосе у него таки звякнуло раздражение. Уиллистон вертел ложку в коротеньких пальцах. Он мало говорил, понял, видимо, что Фебе повело не туда, боялся влезать, чтобы еще не напортить. Левенталь изо всех сил сдерживался. Хотят видеть Олби — пусть берут себе насовсем, пожалуйста, ради Бога, но они же не зовут его пожить, только в гости приглашают. И как это, хотелось бы знать, Фебе даже в голову не приходит спросить, почему Олби живет у него, а не у своих друзей? Логически рассуждая, ему бы к ним надо было пойти. Но, разглядывая это белое лицо, вдруг он понял, что кое-какие логические вопросы ей задавать не хочется. Факты ей не нужны; она их отметает. В общем, прекрасно все она поняла, можно не сомневаться. Но нет, ей надо доказывать, что Олби нуждается в заботе. И очень возможно, ей так же хочется его видеть в теперешнем состоянии, как ему ее хочется видеть. Небось представляет себе, на что он похож. О, прекрасно представляет! Но вот надо ей, чтоб он опять стал таким, каким был когда-то. «Милая моя, — возмущался про себя Левенталь, — я же не прошу взглянуть на вещи моими глазами, но хотя бы взглянуть. И все, и достаточно. Хоть разок глянуть!» Да, все так, но Уиллистоны ему помогли; он перед ними в долгу. Да, но то, что сделали для него Уиллистоны, — это же тьфу в сравнении с тем, что они, по сути, требуют, чтоб он сделал для Олби.

Уиллистон уже злился, или Левенталю почудилось.

— Едва ли Керби захочет нас видеть сейчас, детка, — он сказал, — а то бы он давно пришел.

— И очень жаль, что не пришел, — сказал Левенталь. С большим нажимом, чем ему хотелось, и Фебе тут же поставила его на место:

— Я, кажется, вас не понимаю, Аса.

— Вы бы на него посмотрели! Думаю, вы бы его не узнали, судя по тому, что вы описываете. Для меня — будто о другом человеке речь.

— Ну, наверно, не я в этом виновата. — Она умолкла, передохнула. Опять проступили на скулах красные пятна.

— Наверно, он изменился, — с расстановкой проговорил Уиллистон.

— Уж поверьте, ничего общего с тем, что рисует Фебе. Это я вам говорю! — Левенталь лишнее слово боялся сказать, чтобы не сорваться.

— Вам бы надо быть великодушней, — сказала Фебе.

И вот тут Левенталя взорвало, он во все глаза смотрел на Фебе, пока ее заливало краской. Отпихнул тарелку, прошипел:

— Я не могу себя изменить, чтоб вам больше подошло.

— Что такое? — сказал Уиллистон.

— Я сказал — невеликодушный, значит, какой уж есть!

— Наверно, Фебе не совсем то хотела сказать.