Возвратившись в избушку, огорошенный Алексей уселся на нары и попытался привести в порядок ералаш мыслей — что за дьявольщина?! Соображал и так, и эдак — все впустую. Выходило, что он просто-напросто рехнулся. Или же заяц ожил, и, сам отворив дверь, сбежал. Ничего себе — номер: получил пулю в голову, пролежал неделю в морозильном ящике… А дверь как ухитрился открыть?!

Вконец запутавшись, Алексей достал с полки бутылку спирта, которую берег на крайний случай. Налил полный стакан не разбавляя и, крякнув, одним махом осушил его. Пососал льдинку, закурил последнюю папиросу из пачки. Спирт пробежал горячей волной по жилам. С непривычки Алексей быстро захмелел и приободрился.

— Хрен с ними, с этими зайцами! Не было их. Померещилось. Посидишь тут бирюком еще месяц… не то покажется… Не было — и все тут! Баста! Поет морзянка за окном высоким дискантом… — запел во весь голос, перевирая слова песни и отчаянна фальшивя. — Четвертый день пурга…

Неуклюже дирижируя, пел до хрипоты минут десять. Выдохшись, потянулся за куревом. Вспомнив, что пачка пуста, полез под нары, где среди кучи всякого хлама стоял ящик с папиросами. Потянул его к себе, откинул крышку и, нечаянно скосив глаза, с перепугу икнул — в углу, за старым рюкзаком, туго набитым всякой всячиной, сидел заяц-беляк и таращил на него испуганные глаза! Живой заяц!

Алексея словно метлой вымело из избушки. Прислонившись к стене снаружи, он с минуту стоял столбом, бессмысленно глядя в темноту. Затем, неожиданно для себя, перекрестился пятью пальцами: “За что, Господи?!” Переборов страх, заглянул в избушку. Никого. Едва не на цыпочках подошел к нарам, встал на колени и посмотрел в угол. Пусто! С трудом поднялся на нога, потер грудь.

Сердце трепыхалось как заячий хвост.

— Все, брат, пора в больницу… Пусть лечат… — Осторожно, словно тюфяк был набит не сеном, а иголками, опустился на нары. — Совсем плох стал… Пусть лечат, иначе…

И содрогнулся — если он чего и боялся, так только медицины. Один вид шприца приводил его в трепет.

Больше шарить под нарами Алексей не стал. Готовить ужин у него желания тоже не было.

— Сыт по горло… — ворчал, укладываясь поудобней. — В больнице накормят…

Задул свечу, укрылся полушубком п забылся тревожным сном.

На следующий! день он опять внес в избушку закостеневшего на морозе зайца, положил его на ту же поленницу и на всякий случай привязал за задние лапы медной проволокой к здоровому гвоздю, который сидел в стене почти по самую шляпку.

— Пусть теперь попробует сбежать, пусть попробует… — приговаривал Алексей, сознавая, что несет несусветную чушь.

Двери избушки он закрыл на замок и привалил бревном.

В этот день охота не заладилась — он сбил одну-единственную белку с верхушки высоченной лиственницы. Такого с ним еще не случалось. Не повезло и с горностаями — в капкан попался всего один, но и от того остался лишь белоснежный хвост с черным кончиком. Соболь постарался, опередил Малютина.

Алексей не узнавал себя — руки у него дрожали, глаза слезились, в тело вступили вялость и немощь; не дожидаясь, пока стемнеет, он повернул обратно с твердым намерением отправиться завтра в поселок, чтобы его осмотрел врач.