|
Едешь, чтобы… Я встряхиваю головой. Потому что не в силах представить, чего ради он вдруг куда-то собрался. Гэйб наконец поднимает голову. — Я уезжаю насовсем. Финн, сидящий напротив меня, цепляется за край стола, его ногти впились в дерево так, что побелели на концах, а возле суставов его пальцы налились кровью; вряд ли он сам это осознает. — Когда? — спрашиваю я. — Через две недели. Паффин мяукает возле его ног, трется мордочкой то о Гэйба, то о стул под ним, но Гэйб не смотрит вниз и словно не замечает ее присутствия. — Я обещал Берингеру, что задержусь на это время. — Берингеру? — недоверчиво переспрашиваю я, — Ты обещал Берингеру, что задержишься на это время? А как насчет нас? Что будет с нами? Гэйб не хочет смотреть на меня. Я пытаюсь представить, как мы сможем выжить, лишившись единственного среди нас человека, способного заработать деньги, и с еще одной опустевшей кроватью. Ты не можешь уехать, — говорю я. — Не можешь уехать так скоро. Сердце отчаянно колотится у меня в груди, и мне приходится стиснуть зубы, чтобы они не стучали. На лице Гэйба ничего не отражается, и я знаю, что потом пожалею о сказанном, но думать больше ни о чем не могу. — Я буду участвовать в бегах, — сообщаю я Гэйбу. Вот так. Теперь внимание обоих братьев приковано ко мне, и щёки у меня пылают так, будто я прижала их к раскаленной плите. — Ох, да брось ты, Кэт, — говорит Гэйб, но его голос звучит совсем не так уверенно, как следовало бы. Он почти верит мне, сам того не желая. А я, прежде чем сказать что-нибудь еще, должна подумать и решить: верю ли я сама себе. Я вспоминаю сегодняшнее утро, то, как ветер трепал мои волосы, как Дав пустилась в галоп… Я думаю о дне после бегов, о песке, покрытом красными пятнами там, куда вот-вот должны были подойти волны прибоя… Думаю о последних судах, отходящих от острова с наступлением зимы, и о том, что на одном из них будет Гэйб. Я смогу это сделать, если дело до того дойдет. — Да, буду. Ты разве не слышал в городе? Лошади уже выходят. Тренировки начинаются завтра. Я гак горда, так горда тем, что мой голос звучит уверенно! Губы Гэйба шевелятся, как будто он говорит, не раскрывая рта, и я понимаю, что он мысленно перебирает все возможные возражения. И мне отчасти хочется услышать oт него: «Нет, ты не можешь этого сделать», и я бы тогда спросила: «Почему?», а он бы тогда понял, что не в силах ответить: «Потому что ты не можешь оставить Финна одного». И он не может спросить: «Зачем?», ведь ответ на этот вопрос очевиден. Я ощущаю себя ужасно умной и довольна собой, ведь очень даже нелегко довести Гэйба до состояния потери речи; но все же мое сердце слишком сильно бьется в груди, и я почти надеюсь: вот сейчас он скажет, что если я не стану участвовать в бегах, он никуда не уедет. Но Гэйб наконец говорит: — Хорошо. Я задержусь до окончания бегов. — Вид у него раздраженный. — Но не дольше, иначе корабли перестанут ходить до весны. Все-таки это очень глупо с твоей стороны, Кэт. Он злится на меня, но мне на это наплевать. Меня только одно интересует: чтобы он задержался как можно дольше. — Может быть, вот только если я выиграю, денежки нам не помешают, — говорю я, стараясь выглядеть как можно более взрослой и уверенной, но думая при этом, что если мне удастся получить деньга, Гэйбу, может быть, и не придется уезжать. А потом я встаю из-за стола и кладу свои тарелку и чашку в раковину, как обычно по вечерам. Ухожу в свою комнату, закрываю дверь и кладу на голову подушку, чтобы никто ничего не услышал. — Эгоистичный негодяй, — шепчу я, прижимаясь губами к наволочке. |
