Сочию охватил испуг, и внезапно брат Свечка ей отчаянно понадобился.
– Погоди! Еще кое-что. Если я умру, на ком ты женишься?
Реймон Гарит не был большим знатоком по части женщин, но из этой ловушки сумел выскользнуть.
– Ни на ком, сердце мое. Буду растить сына и чтить твою память.
Не лучший ответ, но худо-бедно сгодился для того, чтобы успокоить жену.
– Вот болтун. Иди зови повитух.
Первый раз брат Свечка увидел новорожденного Люмьера в комнате, куда набилась куча женщин. Кого-то из них он знал, кого-то нет: из знакомых там были Кедла Ришо, госпожа Алексинак и несколько дам, представляющих небольшой двор графа Реймона, а из незнакомых – кормилица и мать Реймона, явно не одобрявшая происходящее. Теперь ее звали сестра Клэр. Последние двенадцать лет бывшая графиня провела взаперти в монастыре, а нынче по настоянию сына явилась взглянуть на своего первого внука.
В присутствии Реймона сестра Клэр ничего не говорила, но ее расстроило, что собралось столько еретиков и ведьм, да и выбор сына она не одобряла: эта соплячка из приграничных земель мало чем отличалась от простой крестьянки.
Брат Свечка держался с сердитой старой монахиней любезно, но его охватило легкое недоумение: Реймон о матери ни разу не упоминал; очевидно, он не слишком-то ее любит, так зачем же звать?
Реймон Гарит руководствовался весьма непростыми моральными принципами собственного изобретения и не всегда мог даже сам себе их объяснить.
Это уже потом Бернардин расскажет совершенному, что Гарит подозревал мать в причастности к гибели отца – тот умер, когда Реймон был еще совсем мальчишкой. Возможно, графиня изменяла мужу. Такие истории слагают коннекские трубадуры, только вот в этой все пошло наперекосяк. Или же дело было в религии. Дальше копать Бернардин не стал.
Сочия сидела в постели. Две женщины пытались привести ее в божеский вид. В юной графине вдруг взыграло тщеславие?
– Совершенный, я так рада. Идите сюда. Гоните с дороги этих старых ворон.
Гнать никого брат Свечка не стал и очень осторожно приблизился к кровати. Среди присутствующих легко было определить майсалянок и чалдарянок. Но вот понять, какие из чалдарянок поддерживают Брот, а какие почившего в бозе вискесментского патриарха, было уже сложнее. Епископальных чалдарянок присутствие Свечки оскорбляло: мало того что мужчина, так еще и еретик.
Сочия подлила масла в огонь – похлопала по постели рядом с собой и сказала:
– Садитесь. Взгляните на него. Как он вам?
Монах сказал, что думал:
– Он должен быть в материнских руках, пить материнское молоко.
В комнате воцарилась тишина. Женщины изумленно уставились на старика, да и Сочия не особенно обрадовалась его словам.
– Сочия, ты его мать, так будь ею. Не дай тщеславию встать между вами. И всему остальному тоже. Сестра Клэр, вы ведь не сами вскормили Реймона? – Замечание Свечки угодило прямо в цель. – Сочия, это прекрасный мальчик, безупречный во всех отношениях. Если вырастить его должным образом, он станет достойным наследником графу Реймону.
Сочия сердито кивнула. Она не раз слышала рассуждения брата Свечки о том, почему столько вельможных сыновей вырастают злодеями или просто неумехами.
С этим трудно было поспорить: зачастую великих и любимых подданными владык сменяли на троне дурные наследники.
– Рианна, дайте сюда дитя, пожалуйста, – велела Сочия и, принимая ребенка из рук кормилицы, сказала: – Совершенный, я назову его Люмьером.
– Чудесно. Дай Боже, чтобы он вырос достойным своего имени.
Мать Реймона, скрипя зубами, что-то пробормотала себе под нос, но негромко – чтобы не навлечь на себя порицание. Ее, скорее всего, предупредили заранее. |