Колька-дзык подставился под Прокофьева, чтобы довести его до санитарной машины, старый солдат отстранил его:

— Выпатраешься весь об меня в кровище и грязе, как в пехоту завтра пойдешь, грязный-то?

Колька Чугунов уже научился дорожить честью артиллериста и перепоручил раненого бойца солдатам. Медбрат, вернувшись на наблюдательный пункт, с глубоким вздохом сообщил:

— От такой же раны умер Пушкин. Будем надеяться, что медицина нынче покрепче, чем при царях, и Прокофьев не Пушкин, кровей не барских, жила в ем покрепче…

Увы, пришел черед и нашего взводного Николая Чугунова. Шли тяжелые бои под Тернополем. Немцы, чуя границу за спиной, пытались остановить наше наступление, что им в конце концов и удалось, хотя соседний фронт все же перешел границу, пусть и не широко, и не глубоко, но перешел.

Взводного в очередной раз заслали в пехотный полк со связистом для корректировки огня и связи с пехотой. С вечера все было хорошо, утром немцы нанесли контрудар танками и мотопехотой, сбили наш пехотный полк, он начал покидать деревню, за которой сидел в окопчике, на высоте, наш взводный со связистом. Наша бригада вела огонь по наводке. Деления все убавлялись и убавлялись. Взводный где-то носился по передовой, припадая к телефону, одышливо кричал:

— Балку, балку перекройте. Туда танки сваливают. Координаты? Какие тебе, ннамать, координаты, ее глазом от вас видно!

Колька, пехотный командир, до сих пор плохо разбирался с картой, ему стоило много трудов и времени рассчитывать разные премудрости, он любил открытую войну, бой с глазу на глаз.

— Так, слушай! Внимательно слушай! — сказал взводный штабному телефонисту через час после начала контрудара. — Передаю координаты, мать бы их перетак. Пусть четвертый карту откроет.

По голосу взводного телефонист почувствовал неладное. Плотнее припал к трубке. Майор открыл карту.

— Ну, чего он там? Где он опять бегает да дзыкает?

— Передавайте, товарищ двадцать четвертый.

Взводный с расстановкой, четко повторяя каждую цифру, начал передавать координаты. Майор и начальник штаба припали один к карте, другой к планшету.

— Какого хрена! — завопил майор. — Он что, ополоумел? Он же в этом квадрате находится! Скажи ему, чтоб разул глаза и поглядел как следует на свою карту.

Я повторял все, что говорил майор. Колька-дзык, вздохнув устало, сказал:

— Попроси взять трубку четвертого. — Я передал трубку майору, начштаба припал к другому телефону.

— Товарищ четвертый. Обстановка на передовой аховая. Пехота смылась. Танки под нашей высотой группируются для удара на деревню. Заправляются на ходу. На высоту выдвигается наш противотанковый полк, немцы разминировали выходы из балки, нужно задержать танки, иначе истребительный полк попадет под гусеницы. Следом за ними сомнут и вас. Открывайте огонь. Я буду корректировать, пока возможно…

— Убирайся вон с высоты, дурак!

— Открывайте огонь немедленно, иначе и артполку, и остаткам пехоты, затем и вам будет амба!..

— Чугунов! Я приказываю!..

— Открывайте огонь, ннамать! — вдруг вскипел Колька.

Майор бросил трубку, тупо уставился в стену блиндажа.

— Ах ты. Дурачок, а жалко! Ах ты…

— Надо открывать огонь, — твердо сказал начальник штаба и, взяв у меня вторую трубку, начал передавать команды на батарею.

Я слышал, как нажимал нервно клапан телефона связист на передовой. До меня доносился приглушенный голос взводного:

— Ну чего они там чешутся! Дай трубку!

— Але.