Аня в тот момент училась на четвертом курсе филологического факультета, а Катя… Катя в тот момент нигде не училась…

Что же до книги, то она лежала, раскрытая, на столе, и разговор о ней зашел не сразу и совершенно случайно.

— Скажи-ка мне вот что, Гуся… — начала Катя.

— Аня, — перебила Агния. — Аня меня зовут. Я же просила…

Как назло, именно в эту минуту из соседней комнаты послышался женский голос:

— Гуся!

Катя фыркнула. «Надо быть начисто лишенным чувства языка, чтобы дать своему ребенку такое прозвище!» — с привычным раздражением подумала Агния. Эту фразу она, сама того не замечая, произносила раз по двадцать на дню. В очередной раз цапаться с родителями, да еще при Кате, не хотелось.

— Что, мама? — крикнула она, не вставая с дивана.

— Я говорю, Гуся… девочки, пирожные есть. Идите возьмите. Что ж вы пустой кофе пьете?

— Хорошо, сейчас. Будешь пирожные? — Агния повернулась к Кате.

— Не знаю… Можно… — Катя улыбалась во весь рот.

— Что ты? — поинтересовалась Агния. — Что ты веселишься? Из-за «Гуси», что ли? Им-то простительно… Детское прозвище: Агния, Агуся, Гуся… Не могут перестроиться. Не драться же мне с ними!

— Да чего ты вообще, я не понимаю? Ну Гуся. Даже миленько. Трогательно. Мне нравится!

— Там внутри какой-то «гусь» сидит, — нехотя пояснила Агния. — Или «гусыня». Не Агния, а гусыня. В общем, я тебя прошу…

В эту минуту дверь отворилась, и на пороге возник Анин отец с подносом, уставленным сладостями. Он вошел, сознательно имитируя лакейскую манеру и повадку, чуть наклонившись вперед и вытянув шею — а на самом деле выправка у него была дай бог всякому. Отец Агнии был генерал, причем генерал нестарый. На вид ему можно было дать лет пятьдесят — пятьдесят пять, он был высокий, с совершенно голым черепом, густыми бровями и крупными, резкими чертами лица. Было в этом лице что-то обезьянье, что, впрочем, его не только не портило, но даже придавало своеобразную привлекательность.

Увидев Катю, генерал застыл на месте, открыл рот и сделал жест, как будто собираясь уронить поднос. Потом он торжественно водрузил его на столик перед диваном, выпрямился и снова уставился на Катю, всем своим видом выражая величайшее восхищение.

— Бог ты мой! — пролепетал он, прижимая руки к сердцу. — Гусенька, что же ты нас не познакомишь?

— Вы знакомы! — сердито отрезала Аня. — Сто лет! Папа, кончай придуриваться!

— Да, вижу, теперь вижу, — забормотал генерал, упорно не желая выходить из роли. — Неужто то самое прелестное дитя? Теперь узнаю… Теперь понимаю… Но — так расцвести, и в такие короткие сроки!

Катя потешалась от души. Аня с изумлением почувствовала, что начинает злиться не на шутку. Ей самой это показалось довольно глупым. Она вскочила с дивана и вытолкала отца из комнаты, обыграв его собственную маску и приговаривая:

— Принес, любезный? Ну и прекрасно, и поди вон!

Как только они остались вдвоем, Катя, хохоча, вскочила с дивана и закружилась по комнате. Вот тут-то ее взгляд и упал на книгу, мирно лежавшую на столе. Почему-то это произвело на нее странное впечатление. Она повернулась к Ане и, не сводя с нее нехорошо заблестевшего взгляда, воскликнула:

— Читаешь? Все читаешь, да? А ты знаешь, что в этой книге все неправда?

Аня растерялась. Во-первых, до сих пор ей как-то не приходило в голову смотреть на роман с такой точки зрения.