Вот зачем я поставил «Персея» на подоконник: чтобы тот, кому он знаком, не ошибся окном.
— В мои лета, — проворчал я, — не по чину мне шарады разгадывать, — но все-таки согласился, хоть и неохотно, занять место, которое Холмс мне указал, и, стиснув в руках оружие, приготовился ждать.
* * *
Душно и жарко было ничуть не меньше, чем днем, и я как раз думал о том, что следовало одеться полегче и хотя бы стакан воды рядом поставить, когда снизу с улицы донесся странный скребущийся звук. С того места за шторой, где я стоял, я рискнул бросить взгляд в окно и с изумлением увидел человека, который, пренебрегая опасностью быть замеченным, хотя он был ясно виден в желтом свете фонаря, быстро взбирался по ветвям глицинии, оплетающим фасад нашего дома!
И вот мужчина — ибо то был мужчина, причем великан, — вынул из-за пояса нож боуи и принялся открывать задвижку на том окне, на подоконнике которого по-прежнему красовался «Персей» Феллини. Я испугался, что он, чего доброго, схватит статую — и был таков. Но здравый смысл подсказал мне, что если он не собирается спустить ее из окна, то ему придется перелезть в комнату и выйти из дому по лестнице.
Грабитель вел себя так дерзко, словно был уверен в своей безнаказанности и до того поглощен поставленной им себе целью, что, похоже, прочих соображений для него не существовало. В свете фонаря я мельком увидел его лицо. Густые вьющиеся волосы схвачены цветным платком, на щеках — двухдневная щетина, кожа смуглая, почти как у негра. Я сразу рассудил, что это родственник миссис Галлибасты.
Тут ему удалось откинуть задвижку, он поднял оконную раму и, хрипло дыша, проскользнул внутрь.
Незамедлительно из своего убежища появился Холмс и наставил револьвер на пришельца. Тот сверкнул глазом и, сжимая в руке нож, быстро оглядел комнату в поисках спасения.
— Револьвер заряжен и целит вам в голову, — отчетливо произнес Холмс, — так что умней будет бросить нож на пол и сдаться!
Прорычав что-то невнятное, незваный гость бросился к «Персею» и встал так, что тот оказался между ним и нашим оружием.
— Стреляйте, если посмеете! — вскричал он. — Стреляйте, и вы погубите большее, чем моя ничтожная жизнь! Погубите все, что сговорились сохранить! Я недооценил тебя, Маклсворт! Я-то думал, околпачить тебя ничего не стоит! Думал, родство с природным аристократом вскружит тебе голову! Личная с ним переписка! Я несколько лет потратил, чтобы все про тебя узнать. Ты идеально подходил к роли. Ты на все был готов, только скажи, что это вопрос семейной чести. О, как я все продумал! Как держал себя в узде! Как был терпелив! Как благороден во всех деяниях! И все для того, чтобы в один прекрасный день заполучить не только все деньги этого дурака Джеффри, но и его самое ценное сокровище! У меня была его любовь — но мне требовалось и все остальное!
Тут я наконец понял, о чем толковал мне Холмс. Я только что не ахнул, осознав всю пикантность положения.
И в этот момент я заметил летящий блеск металла и услышал тот отвратительный всхлип, какой бывает, когда сталь вонзается в тело. Холмс, выронив пистолет, пошатнулся, и с криком гнева я разрядил в наглеца мой револьвер, нимало не заботясь о Феллини и его наследии, а только в ужасе оттого, что меня снова лишат моего друга, причем на этот раз — прямо у меня на глазах.
Жан-Пьер Фроменталь, он же Линда Галлибаста, вскинул руки, и его отбросило назад так, что он спиной проломил то самое окно, через которое влез. Издав ужасающий вопль, он пошатнулся, выпал из окна и… Наступило молчание.
Дверь распахнулась, и к нам присоединился Джеймс Маклсворт, а по пятам за ним вошли наш старый друг инспектор Лестрейд, невозмутимая миссис Акройд и несколько постояльцев дома 2 по Дорсет-стрит. |