— Не волнуйтесь, Ватсон, — услышал я слабый голос Холмса. — Пробиты лишь мягкие ткани. Глупо было с моей стороны не предугадать, что он может бросить в меня ножом. Спуститесь за ним, Лестрейд, взгляните, чем там можно помочь. Я-то надеялся взять его живым. Только так мы могли бы разыскать деньги, которые он все эти годы воровал у своего благодетеля. Добрый вечер, мистер Маклсворт. Я рассчитывал убедить вас в верности моего решения, но никак не предвидел, что в ходе этого представления сам несколько пострадаю. — Он улыбался, но с усилием, и глаза его туманила боль.

К счастью, я успел подхватить моего друга, прежде чем он упал. Он оперся на мою руку и позволил мне подвести себя к креслу. Усадив его, я осмотрел рану. Нож застрял в мягких тканях предплечья и, как верно рассудил Холмс, непоправимого вреда не нанес, но причинил немалые страдания.

* * *

Бедный Маклсворт совершенно потерял дар речи. Все его представления о порядке вещей в мире оказались перевернуты с ног на голову. Он был просто ошеломлен. Перевязав рану Холмса, я велел Маклсворту сесть и отправился за бренди для всех. Нам с американцем хотелось поскорей узнать, как Холмс выстраивал свои умозаключения, но мы сдерживали нетерпение. И вот первое потрясение прошло, после глотка бренди Холмс взбодрился и не без юмора отнесся к ожиданию, которое читалось на наших физиономиях.

— Ваша версия была остроумна, Ватсон, и в чем-то недалека от истины, но, боюсь, не вполне. Если не сочтете за труд заглянуть во внутренний карман моего сюртука, вы найдете там два листка бумаги. Будьте добры, извлеките их оттуда, чтобы мы могли осмотреть их.

Я выполнил просьбу Холмса. Один из листков представлял собой последнее письмо, которое сэр Джеффри написал Джеймсу Маклсворту и якобы просил миссис Галлибасту ему отправить. Второе письмо, гораздо более старое, Джеймс Маклсворт зачитывал нам вслух давеча днем. Хотя некоторое сходство в начертании букв имелось, письма эти определенно были написаны двумя разными людьми.

— Вы сказали, что это подделка, — произнес Холмс, держа пожелтелое письмо в левой руке, — но, к несчастью, ошиблись. Скорее всего, это единственный образчик подлинного почерка сэра Джеффри, который вам довелось видеть, мистер Маклсворт.

— Вы хотите сказать, он все диктовал этому… этому негодяю?

— Я хочу сказать, что сомневаюсь, мистер Маклсворт, в том, что ваш однофамилец хотя бы знал о вашем существовании.

— Но помилуйте, мистер Холмс, как же он мог состоять в переписке с человеком, о котором даже не знал?

— Вы переписывались, дорогой мой сэр, вовсе не с сэром Джеффри, а с тем, кто лежит сейчас там внизу, на мостовой. Зовут его, как догадался уже доктор Ватсон, Жан-Пьер Фроменталь. Вероятней всего, после убийств в Пикаюне он сбежал в Англию, где сошелся с компанией лорда Альфреда Дугласа и иже с ним. Со временем он отыскал в этой среде жертву, полностью отвечавшую его ожиданиям. Не исключено, что все это время он не отказывался и от личины Линды Галлибасты. Этим вполне объясняется тот ужас перед врачами, который он явно испытывал при мысли о медицинском осмотре, — вы же помните, что нам рассказали на почте. Трудно сказать, всегда ли он одевался как женщина, — во всяком случае, в Луизиане он именно в этом обличье заманивал свои жертвы на погибель, — и догадывался ли сэр Джеффри, с кем он имеет дело, но, как бы то ни было, Пти-Пьер сумел сделаться для него незаменимым и мало-помалу со временем прикарманить остатки состояния Маклсворта. Однако же более всего ему хотелось наложить лапу на «Персея» Феллини, для того он и придумал свой хитроумный и расчетливый план, как обманом привлечь к делу вас, мистер Маклсворт. Для этого ему необходим был однофамилец, живущий неподалеку от Нового Орлеана.