И поет он эту песню как будто не оттого, что ему петь хочется, а оттого, что в самом деле лютая змея подколодная заела его и красу и молодость, и нет ему силы на нее не плакаться.

Никак Настя не могла разобрать: не то этому человеку уж очень тяжело на свете, не то весело, и поет он грустные песни с того только, что петь ловок и любит песни.

Была Настя все та же Евина дочка. Хотелось ей посмотреть песельника. Вышла такая светлая, лунная ночь; Настя лежала на постели, заслышала знакомую голосистую песню, оперлась на локоть и смотрит в щелку, которых много в плетневой стене, потому что суволока, которою обставляют пуньки на зиму, была отставлена. Смотрит Настя, а топот и песня все ближе, и вдруг перед самыми ее глазами показался статный русый парень, в белой рубашке с красными ластовицами и в высокой шляпе гречишником. Выехал он против Настиной пуньки и, как нарочно, остановился, обернулся на лошади полуоборотом назад, свистнул и стал звать отставшего жеребенка. «Кось! кось! кось! Беги, дурашка!» – звал парень жеребеночка, оборотясь лицом к Настиной стене. А Настя все смотрела на него и, когда он тронулся с своими лошадьми далее, подумала: «Хороший какой да румяный! Где ему горе знать?»

– Кто это у нас так хорошо песни играет?[3 - У нас не говорят «петь песни», а «играть песни» (прим. Лескова).] – говорила как-то Настя Домне.

– Где играет? – спросила Домна.

– Да вот все в ночное ездючи.

– Кто ж его знает! Неш мало их играет? все играют.

– Нет, этот уж ловче всех, голосистый такой.

– Ловче всех, так должно, что Степку Лябихова ты слышала. Он первый песельник по всей Гостомле считается.

Ну, Степана и Степана; больше о нем и разговоров не было.

Доминали бабы последнюю пеньку на задворках, и Настя с ними мяла. Где молодые бабы соберутся одни, тут уж и смехи, и шутки, и жированье. Никого не пропустят, не зацепивши да не подсмеявшись.

Показалась телега на гнедой лошади. Мужик шел возле переднего колеса. Видно было, что воз тяжелый.

– Эй, ты! – крикнула Домна на мужика.

– Чего? – отозвался парень.

Настя глянула на парня и узнала в нем Степана Лябихова.

– Откуда едешь? – крикнула другая баба.

– Не видишь, что ли! Муку везу.

– С мельницы?

– Ну а то ж откуда муку возят? А еще баба называешься, да не знаешь откуда муку возят, – отвечал Степан, не останавливая лошади.

– Слушай-ка! – крикнула ему опять Домна.

– Ну, чего там?

– Глянь-ка сюда.

– Да чего?

– Да глянь, небось.

– Ну! – сказал, остановясь, Степан.

– Поди, мол, сюда.

Степан забросил веревочные вожжи на телегу и, не спеша подойдя к бабам, опять спросил:

– Чего вы, сороки белохвостые?

– Давно тебя, сокол ясный, не видали, – отвечала молодая солдатка Наталья.

– Соскучились, значит, по мне.

– Иссохли, малый, – смеясь, проговорила та же солдатка.

– И ты иссохла?

– Да как же: ночь не ем, день не сплю, за тобой убиваюсь.