|
Снятый китель судебного пристава с подполковничьими звездами на погонах висел на спинке стула. В шикарно обставленной двухэтажной квартире пропавшего без вести дипломата Чернышева стояла глухая ватная тишина, вокруг все словно вымерло – видимо, соседи поголовно находились на работе, или здесь была какая-то уж очень надежная многослойная звукоизоляция. Сюда не проникал даже шум Нового Арбата, который пенным потоком разноцветного железа и людских голов катился в тумане выхлопных газов мимо подножия двадцатиэтажного железобетонного утеса. На стене гостиной отчетливо тикали электрические часы, но их размеренное, как капель из неисправного водопроводного крана, щелканье только подчеркивало тишину, которая по контрасту с ним казалась еще глубже и непроницаемее.
– Вчера я произвел что-то вроде разведки боем, – сообщил, наконец, генерал. – Договорился о встрече с человеком, который втянул меня в эту историю, и поговорил с ним начистоту: изложил известные нам факты, в том числе и те, о которых ты пока не знаешь. – Ммм? – глядя на него поверх чашки, вопросительно промычал Глеб. – Докладываю: твоя версия блестяще подтвердилась. Позавчера из Челябинска пришел, наконец, ответ на мой запрос. Для этого на них пришлось хорошенько надавить, и они нехотя, сквозь зубы признались, что в рамках подписанного соглашения передали Венесуэле документацию по этому твоему «Объекту сто девяносто пять». А еще направили туда группу специалистов по наладке оборудования и экипаж испытателей. – Удивительно, как это они раскололись, – заметил Глеб. – Проект явно засекреченный, со строго ограниченным числом лиц, имеющих допуск к информации. – Жареным запахло, вот и раскололись, – проворчал Федор Филиппович. – Твоя интуиция, как всегда, на высоте: договор-то оказался с душком, как ты и предполагал. На днях из Венесуэлы на завод пришло официальное уведомление о том, что он расторгнут ввиду очевидного несоответствия действующим в стране законам. Эти самые законы действуют там со дня принятия нынешней конституции. В момент подписания договора они, соответственно, тоже действовали, и твои недавние клиенты, вероятнее всего, отлично знали, что ставят свои подписи под документом, не имеющим в этой стране никакой юридической силы. Теперь Уралвагонзаводу ясно дали понять, что предусмотренных договором дивидендов им не видать, как своих ушей. О том, чтобы вернуть вложенные в строительство средства, оборудование или хотя бы техническую документацию по Т-95, естественно, нечего и мечтать: все это, сам понимаешь, национализировано и является достоянием свободолюбивого, а главное, кристально честного народа Венесуэлы. – Ну, народ, – хмыкнул Сиверов. – Народ-то, как мне кажется, получит от этой аферы ничуть не больше, чем наши челябинские лопухи. А у лопухов, действительно, никаких шансов. Революционное правительство, до сих пор скорбящее по поводу смерти своего лидера, с администрацией какого-то там завода даже разговаривать не станет. А чтобы задействовать мощь российской дипломатии, придется для начала признаться, да не попу на исповеди, а Кремлю, что подарили шайке проходимцев набор «Собери танк». И не какой попало танк, а такой, какого пока нет на вооружении ни в одной стране мира, в том числе и у нас. Кому же захочется в таком признаваться? После таких признаний с людьми обычно происходят очень неприятные метаморфозы: заснул директором завода или, скажем, одним из главных акционеров, а проснулся безработным, да еще и подследственным. Нет, я бы не стал признаваться – аллах с ним, с заводом, не говоря уже о танке… Значит, вы прямо так поехали к нему и все это выложили? И что он?.. – Обещал во всем разобраться, – с кривоватой улыбочкой сообщил генерал. – Это называется «нулевая реакция», – заметил Глеб. |
