|
Насколько мог судить Гриняк, полжизни проведший на территории вагоностроительного завода, здесь вполне можно было работать, строить и выпускать на линию подвижной состав железных дорог. Здешнее революционное правительство явно не поскупилось, вдохновенно ваяя эту декорацию. А вот трескотня по поводу создания новых рабочих мест столь же явно была всего лишь пропагандистской трескотней – дымовой завесой, призванной, как выразился велеречивый Липа, скрыть от человеческих глаз истинную суть этого любопытного, с какой стороны ни глянь, места.
Справа от въездных ворот обнаружилась стеклянная будка, у которой, держа наготове автомат, широко расставив ноги, торчал часовой в камуфляже и натянутом почти до бровей берете. Липа протянул ему пропуск, и часовой мучительно долго изучал его, придирчиво осматривая со всех сторон. Сердюк легонько толкнул Сумарокова локтем в ребра и взглядом указал куда-то вверх. Подняв глаза, Сумароков не сразу разглядел еще одного солдата, который, с удобством расположившись в кабине крановщика, держал их под прицелом ручного пулемета. – Это ничего, – сказал он Сердюку, – это, брат, с непривычки всегда так. Не обращай внимания, пообвыкнут чуток, пооботрутся – глядишь, и успокоятся. А пока терпи, казак – атаманом будешь! Томительная процедура изучения пропуска, наконец, завершилась. Джип тронулся и, прокатившись почти через весь цех, въехал на обнесенную легкими поручнями железную платформу. Рискуя вывалится за борт, Липа дотянулся до укрепленной на верхушке металлического столбика коробки пульта, ткнул пальцем в одну из двух кнопок, и платформа начала с негромким электрическим гудением опускаться вниз. – Ишь ты, лифт, – с неодобрительной завистью проворчал Сердюк. – Как им, так пожалуйста, а как себе, так дудки! – Наш-то завод когда строился, ты вспомни, – справедливости ради напомнил Сумароков. – Да как он вспомнит, если его самого тогда еще и в проекте не было? – сказал с переднего сиденья Гриняк. – В проекте не было – как это понять? – удивился Липа. – Его падре и мадре тогда еще не познакомились, – объяснил Сумароков. – Вернее, не родились, – уточнил Гриняк. – Я понял, – заулыбался Липа. – Не было в проекте – это надо запомнить. – Лучше запиши, – ворчливо посоветовал Сердюк и, оглянувшись через плечо, восхитился: – Гля, мужики, в натуре пишет! – Саня, – негромко, не оборачиваясь, позвал с переднего сиденья Гриняк, – а, Саня! Скажи, ты серьезно намерен с ним подраться? Если нет, кончай цепляться, как репей к собачьему хвосту. – Благодарю вас, сеньор Гриняк, – убирая в задний карман шортов блокнот с прикрепленной к нему витым шнурком маленькой шариковой ручкой, с чувством сказал Липа. – Это был мой вопрос, который я не мог задать. Потому что это не… эээ… – Негостеприимно, – подсказал Сумароков. – Да, так правильно – негостеприимно. – Подумаешь, – смущенно проворчал Сердюк, – уже и обиделся. С тобой пошутили, а ты надулась… Можешь записать еще и это. – Надулась? – мигом забыв о конфликте, заинтересовался Липа. – Почему? Проигнорировав полученный от Сумарокова тычок локтем в ребра, непотопляемый Сердюк с охотой пустился в подробные разъяснения: какая ситуация подразумевается, кто надулся, каким образом и в результате чего надулся, и из чьих уст обычно звучит данная реплика. К счастью, несмотря на глубокие познания сеньора Умберто, языковой барьер был преодолен еще не до конца, и, пока Сердюк тщился подобрать соответствующие нормам литературного русского языка синонимы к словам и выражениям, которых не найдешь ни в одном словаре, грузовой лифт прибыл на нижний уровень и остановился. |
