Если бы его спросили, а он имел бы желание ответить, человек в форме судебного пристава мог сказать, что человек в форме судебного пристава и судебный пристав – не всегда одно и то же. Но он, как обычно, не испытывал ни малейшего желания откровенничать, а потому делал все возможное, чтобы к нему не приставали с глупыми вопросами. Да и сформулировать вопрос, на который можно получить такой ответ, не очень-то легко. Не станешь ведь, в самом деле, спрашивать у человека, одетого как подполковник федеральной службы судебных приставов, в самом ли деле он пристав, или вырядился так, чтобы повеселить знакомых или принять участие в ролевой игре с проживающей в одной из квартир данного многоэтажного дома на Новом Арбате любовницей. «Я пришел, чтобы обеспечить выполнение судебного постановления, согласно которому вам предписано…» Короче, раздевайтесь, и приступим к описи движимого имущества.

Войдя в подъезд, подполковник опустил до самых бровей козырек форменного кепи и наклонил голову, как это делают различного рода злоумышленники, подозревающие, что находятся в поле зрения следящей видеокамеры. Задняя стенка просторного лифта представляла собой сплошное зеркало, и пристав, не поднимая головы, сразу повернулся к нему спиной. В его трудовой биографии бывали крайне щекотливые моменты, когда ему приходилось позировать перед телевизионными камерами и давать интервью от имени куда более колоритных персонажей, чем сотрудник службы судебных приставов. Но он хорошо понимал смысл поговорки «До поры кувшин воду носит» и не хотел в одно далеко не прекрасное утро, когда количество перейдет, наконец, в качество, проснуться знаменитым.

Потому что известность для человека его профессии во все времена и в любой части света означала и означает одно из двух: полосатую робу смертника или могилу.

Выйдя из лифта на пятнадцатом этаже, он остановился перед дверью нужной квартиры. О том, что ошибки нет, и что это именно та квартира, а не какая-то другая, помимо номера, свидетельствовала наклеенная на дверь в районе замка полоска бумаги с неразборчиво оттиснутыми печатями. Действуя спокойно и неторопливо, пристав достал из кармана загодя изготовленные дубликаты ключей, поочередно отпер замки, небрежно надорвал бумажку с печатями и непринужденно, как к себе домой, вошел в квартиру.

Просторное двухуровневое жилище в центре столицы до недавнего времени принадлежало сотруднику дипломатического корпуса России Игорю Чернышеву. В начале весны Чернышева отозвали в Москву из Белграда для нового назначения. Решение вопроса о назначении неожиданно затянулось, а когда соответствующее предписание об отправке Игоря Вадимовича в Лондон, наконец, было составлено, должным образом согласовано и подписано, вдруг оказалось, что вручать его некому: Чернышев пропал. Он перестал регулярно появляться в министерстве иностранных дел, чтобы узнать, не сдвинулось ли его дело с мертвой точки, и не отвечал на телефонные звонки. В дверь ему тоже звонили, и с тем же результатом, исчерпывающе описываемым короткой английской фразой: «No reply» – нет ответа.

Супруга Игоря Вадимовича не могла пролить свет на эту темную историю по той простой причине, что ее тоже не сумели разыскать. Она по обыкновению проводила время где-то за рубежом – где именно, знал только ее муж, который заодно являлся единственным человеком, имевшим в своей записной книжке ее заграничный телефонный номер. Так, по крайней мере, считалось на первой стадии поисков, до тех пор, пока обеспокоенное руководство не обратилось с соответствующим заявлением в компетентные органы.

Компетентные органы в лице участкового поначалу даже не смогли проникнуть в квартиру, чтобы поглядеть, не лежит ли где-нибудь там, среди подобающей высокому статусу сотрудника дипломатического корпуса роскоши, разлагающийся труп хозяина. Слесарь из домоуправления, только разок глянув на дверь квартиры, объявил, что без «болгарки» и автогена тут нипочем не обойдешься, и что оплачивать из своего кармана ремонт (читай – приобретение и установку новой такой же двери) он не имеет ни желания, ни возможности.