Хозяйка рассмеялась, а Маша задумалась. В глубине души что-то царапнуло, как предощущение тревожного, таинственного.

Весь обратный путь муж хандрил, его настроение в последние дни явно находилось в упадке. И только по мере приближения к поместью он оживился, стал глядеть веселей и шутить, вспоминая визиты и родню. Баронесса встретила молодых на крыльце дома. От Маши не укрылось, как зорко и внимательно она оглядела сына и его жену, точно пронзила взором. Поцеловав свекровь, Маша тревожно осмотрелась вокруг.

– А где же мама?

– Она вернулась обратно в Петербург! – ответила баронесса, пожав плечами.

– Как это? – оторопела Маша, и губы ее стали предательски дрожать.

– Ну, милочка, к чему расстраиваться! Ваша мать уехала, посчитав это необходимым шагом. Ведь теперь вы не девочка, вы замужняя женщина, у вас началась новая жизнь, она не хотела вам мешать.

– Но мама не могла мешать мне! – Маша не смогла сдержать слез.

– Господи! Вы точно ребенок! – Свекровь снисходительно обняла ее, но эти объятия не принесли утешения.

Маша поднялась к себе, заливаясь слезами. Как странно, что Елизавета Дмитриевна уехала, не предупредив дочь, а ведь собиралась пожить с ними до зимы. Девушка в первый раз в жизни рассталась с матерью. Вспоминая услышанное о нравах семьи, в которую она вошла, она осознала, что может так статься, что долго не увидит мать. Эта мысль разрывала ей сердце. К тому же она не знала теперь, у кого спросить совета в своей странной ситуации. Как ей вести себя с мужем? Неужели рассказать свекрови? Но это так стыдно, так неловко!

Торжественный домашний обед по случаю возвращения молодоженов прошел уныло. Правда, Генрих весьма оживленно рассказывал матери о родственниках, описывал их дорожные впечатления, но его жена не проронила почти ни слова. От баронессы не укрылась подавленность Маши.

По возвращению жизнь потекла своим чередом, но Маша испытывала странное чувство, будто она вернулась в другой дом, в другую семью. Летом, по приезде с Елизаветой Дмитриевной, поместье показалось девушке райским уголком. Загадочная красота старого дома, светящегося в сумерках сиреневым светом. Огромные, просто немыслимо огромные деревья вокруг, тянущие свои колючие ветви прямо в окна. Маша ходила по дому и удивлялась, как легко и славно ей тут дышится, будто она родилась среди этих огромных фамильных портретов, массивной старинной мебели, излучавшей особое тепло гладкого дерева. Море, когда она приходила на берег, ласково шурша, подкатывало волны ей прямо под ноги, норовило лизнуть подол платья, манило прохладой. Даже цветы в оранжерее казались не совсем обычными. Огромные и яркие, причудливой формы, растения словно тянулись к девушке, когда она появлялась в оранжерее, касались ее волос, лица, обдавая своим волшебным ароматом. Маша, изумленная увиденным, спросила у хозяев, что это за невиданные цветы? В ответ она услышала длинное латинское название, которое, конечно же, не упомнила.

И вот теперь все то же самое, но точно какая-то пелена с глаз спала. Дом пугал массивностью и бесформенностью. Огромные, холодные, сумрачные комнаты, загроможденные старой жуткой уродливой мебелью. А эти лица на пыльных портретах, точно лики больных из сумасшедшего дома – запавшие глаза, враждебное, настороженное выражение! Бесконечные, темные, извилистые коридоры, в которых она путалась и терялась. Зловещие морды убитых на охоте животных, их оскаленные пасти, острые клыки теперь наводили ужас, особенно когда по углам сгущались вечерние сумерки. Лес и сад были полны непонятных угрожающих звуков. По вечерам где-то ухает сова или каркает ворона, а нежного пения птиц, которое так пленяло ее поначалу, что-то и не слышно.