Стоит кому-нибудь сказать или написать, ну, хотя бы французская пресса, и они вопрошают: зачем нам это иностранное слово, если существует отечественное слово печать? И зачем махинация, если существует проделка?
Все эти сердитые «зачем» рассчитаны на простаков и невежд. Ибо и здесь все зависит от обстоятельств места и времени. Только простакам и невеждам можно навязывать мысль, будто русский язык терпит хоть малейший ущерб от того, что наряду со словом вселенная в нем существует космос, наряду с плясками — танцы, наряду с мышцами — мускулы, наряду с сочувствием — симпатия, наряду с вопросами — проблемы, наряду с воображением — фантазия, наряду с предположением — гипотеза, наряду с полосою — зона, наряду со спором — диспут, наряду с указателем цен — прейскурант, наряду с языковедом — лингвист.
Нужно быть беспросветным ханжой, чтобы требовать изгнания подобных синонимов, которые обогащают наш язык, тем более что у этих синонимов, как бывает почти постоянно, очень разные смысловые оттенки.
Среди наших наиболее авторитетных филологов нет ни одного, кто поддержал бы современных пуристов, то и дело объявляющих на страницах газет и журналов поход против засилия «иностранщины».
Академик Л. А. Булаховский в своем классическом «Введении в языкознание» настаивает, что «нельзя отгораживать его (то есть литературный язык. — К. Ч.) от естественного обогащения элементами из других языков». Нужно, говорит он, «оставлять языку свободу для использования международной лексики и сходных форм передачи понятий».
То же говорит и академик Л. В. Щерба:
«Заимствование слов от соседей является в общем совершенно естественным и здоровым языковым процессом, основанным на общении народов. Вещи или понятия, созданные на почве этого общения или распространяющиеся под его влиянием, склонны получать общее наименование и создают естественную основу международного словаря, который и теперь уже представляется очень и очень значительным: физика, электричество, телефон, телеграф, автомобиль, билет, касса и т.д.».
Замечательно, что русский народ, руководясь своим тонким чутьем языка, нередко отвергает существующее русское слово и заменяет его иностранным. Одно время, например, казалось, что в нашей речи прочно утвердится слово кинолента. Но прошло года три, и это слово было вытеснено термином фильм.
И я нимало не тужу о том, что мы говорим (вопреки Шишкову и Далю):
лагерь, а не стан,
эгоист, а не себятник,
акушерка, а не повивальная бабка,
акварель, а не водяная краска
эклиптика, а не солнцепутье,
маршрут, а не путевик,
корректор, а не правщик,
телефон, а не дальнеразговорня,
попугай, а не переклитка,
актер, а не лицедей,
гимнастика, а не ловкосилие,
и т.д.
Вопрос о том, какой из синонимов следует ввести в нашу речь, решается всякий раз по-другому: как подскажет нам чувство стиля, чутье языка.
Если в бытовой обывательской речи нас коробят все эти пролонгировать, лимитировать, аннулировать, консультировать, то отнюдь не потому, что они иностранные, а потому, что они вошли в нашу речь из обихода всевозможных канцелярий и на них слишком ясно видна казенная печать бюрократизма.
К счастью, наша общественность не слишком-то склонна считаться с гонителями иностранных речений.
Глава четвертая
«Умслопогасы»
Итак, оказывается, что засилье чужеязычных речений не грозит нашему языку ни малейшей опасностью, уж хотя бы потому, что никакого засилья нет.
Точно так же не способны испортить его те сложносоставные слова типа загс, управдом, сельсовет, которые начиная с Октябрьских дней хлынули в него широчайшим потоком.
Правда, среди этих слов попадаются порой отвратительные. |