| 
                                    
 Зародилась она, очевидно, в красноармейской среде во время Гражданской войны: 
— А слабо́ тебе в разведку пойти... 
— Мне? Слабо́?! Даешь! — и т.д. 
  
Еще одно новшество в современном русском языке: наименование профессий, исполняемых женщинами, очень часто приобретает теперь мужское родовое окончание: 
— Токарь по металлу Елена Шабельская. 
— Мастер цеха Лидия Смирнова. 
— Конструктор Галина Мурышкина. 
— Прокурор Серафима Коровина. 
То же происходит и с почетными званиями: 
— Герой Труда Тамара Бабаева. 
Так прочно вошли эти формы в сознание советских людей, что грубыми ошибками показались бы им такие формы, как «мастерица цеха», «героиня труда» и т.д. Прежде Анна Ахматова именовалась поэтессой, теперь и в газетах, и в журналах печатают: «Анна Ахматова — первоклассный поэт». 
Много живых наблюдений над этой тенденцией современного языка собрано во вдумчивой статье доктора (но не докторши) юридических наук С. Березовской. 
Впрочем, докторами и академиками женщины именовались и раньше. 
  
Очень раздражала меня на первых порах новая роль слова запросто. Прежде оно значило: без церемоний. 
— Приходите к нам запросто (то есть по-дружески). 
Теперь это слово понимают иначе. Почти вся молодежь говорит: 
— Ну это за́просто (то есть: не составляет никакого труда). 
  
Не стану перечислять все слова, какие за мою долгую жизнь вошли в наш родной язык буквально у меня на глазах. 
Повторяю: среди этих слов немало таких, которые встречал я с любовью и радостью. О них речь впереди. А сейчас я говорю лишь о тех, что вызывали у меня отвращение. Сначала я был твердо уверен, что это слова-выродки, слова-отщепенцы, что они искажают и коверкают русский язык, но потом, наперекор своим вкусам и навыкам, попытался отнестись к ним гораздо добрее. 
Стерпится — слюбится! За исключением слова обратно (в смысле опять), которое никогда и не притязало на то, чтобы войти в наш литературный язык, да пошлого выражения я кушаю, многие из перечисленных слов могли бы, кажется, мало-помалу завоевать себе право гражданства и уже не коробить меня. 
Это в высшей степени любопытный процесс — нормализация недавно возникшего слова в сознании тех, кому оно при своем появлении казалось совсем неприемлемым, грубо нарушающим нормы установленной речи. 
Очень точно изображает этот процесс становления новых языковых норм академик Яков Грот. Упомянув о том, что на его памяти принялись такие слова, как: 
деятель, 
почин, 
влиятельный, 
сдержанный, 
ученый справедливо замечает: 
«Ход введения подобных слов бывает обыкновенно такой: вначале слово допускается очень немногими; другие его дичатся, смотрят на него недоверчиво, как на незнакомца; но чем оно удачнее, тем чаще начинает являться. Мало-помалу к нему привыкают, и новизна его забывается: следующее поколение уже застает его в ходу и вполне усваивает себе. Так было, например, со словом деятель; нынешнее молодое поколение, может быть, и не подозревает, как это слово при появлении своем, в 1830-е годы, было встречено враждебно большею частью пишущих. Теперь оно слышится беспрестанно, входит уже в правительственные акты, а было время, когда многие, особенно из людей пожилых, предпочитали ему делатель (см., напр., сочинения Плетнева). Иногда случается, однако ж, что и совсем новое слово тотчас полюбится и войдет в моду. Это значит, что оно попало на современный вкус. Так было в самое недавнее время со словами: влиять (и повлиять), влиятельный, относиться к чему-либо так или иначе и др.». 
Почему бы этому не случиться и с теми словами, о которых я сейчас говорил? 
Конечно, я никогда не введу этих слов в свой собственный речевой обиход.                                                                      |