— Мы собрались здесь, — говорит Пундт, — чтобы выяснить, какие примеры еще годятся в наши дни, и чтобы в конце концов прийти к единому мнению, какое из «накопленных предложений» мы примем для хрестоматии.

— Быть может, мы сумеем общими силами создать такой вдохновляющий пример, — говорит Рита Зюссфельд.

— Во всяком случае, — продолжает Пундт, — можно смело утверждать, что молодежь хочет иметь перед глазами живой пример. Наша задача: показать ей примеры, которые отвечают требованиям нынешнего времени.

— И неназойливо разъясняют ей ее долг, призывают к подражанию, — дополняет Рита Зюссфельд.

— Или дают понять, что проявить героизм по силам каждому, — подхватывает Валентин Пундт.

— Причем тот, кого мы изберем достойным примером, должен обладать противоречивым характером, иначе говоря, человеческими слабостями, — еще раз вступает Рита Зюссфельд.

— Я мыслю себе этот пример как критерий в минуту неуверенности, — говорит Пундт, — как поддержку в принятии решения, и я мыслю себе его как стимул к сравнению, незаурядность побуждает к сравнению.

— Незаурядность противопоказана обществу, — отвечает Хеллер, — она сама себе в тягость. С незаурядностью мало кто в силах равняться.

Тут Рита Зюссфельд с полным правом осведомляется, что же вообще тогда можно использовать как вдохновляющий пример, и Пундт, соглашаясь, невольно кивает вслед ее словам, размеренно и нескончаемо долго.

Вот теперь-то Янпетер Хеллер доказывает, что не только хорошо подготовлен, но что знает, к чему он подготовлен; откинув голову, он стоит недвижно у «Стены воспоминаний» и повторяет им все, что продумал заранее; он вызывает в сумеречном конференц-зале два-три образа из тех примеров, какие с самого начала намеревался раздраконить и выбраковать, те надоевшие всем лица, что мелькают, выгоняя строчки, на страницах каждой хрестоматии, и полную непригодность которых он желал бы раз и навсегда установить.

Итак, он выводит на сцену неизменного капитана, который, следуя прискорбной традиции, идет ко дну вместе со своим судном, даже не пытаясь предпринять что-либо для своего спасения; Хеллер инкриминирует ему слепое и бессмысленное исполнение долга и отпускает, дав самую низкую оценку. Далее, он вызывает дух небезызвестного коменданта крепости, который вместе со своим гарнизоном не оставлял позиций до последнего патрона, дабы гражданское население беспрепятственно покинуло город; подобного субъекта, говорит Хеллер, следует рассматривать как сущее наказание, ему вовек не уразуметь, что никому не дано права одну жизнь возмещать другой жизнью. Далее Хеллер повелительным жестом подзывает безвременно ушедшего в мир иной альпиниста, который полагал, будто обязан доказать, что на вершину Эйгер с северной стороны можно взойти и зимой, одному, хотя его предупреждали об опасности; альпинист вообще не выдерживает экзамена, Хеллер молча заваливает его. Удачливый исследователь, который не задумывается над последствиями своих открытий; правитель, который отпускает на свободу грабителя с большой дороги, но ссылает усомнившегося брата; сапер, который на собственной спине взрывает пороховой заряд, дабы пробить брешь во вражеских укреплениях, — все расхожие разновидности высоких примеров получают от Хеллера право выступить, о каждом он дает язвительный отзыв, каждого подвергает дотошному экзамену и всех спроваживает, как подмоченный товар, залежавшийся в недрах самонадеянной педагогики.

— Подобных субъектов мы не вправе предлагать, — говорит он, — их мы обязаны запереть в шкаф с ядами. Истинные примеры — это такие, которые могут чему-то научить. Вышеприведенные, как их ни верти, ничему не научат.