Внезапно на мой лоб легла чья‑то прохладная рука, и я закрыл глаза. Я знал, что сейчас снова открою их и увижу лицо той, кого люблю. И я знал, каким будет это лицо… что ж, никому еще не удавалось перехитрить судьбу. По щекам покатились слезы. Ну, десантник, возьми себя в руки.

Теперь я видел, к моему удивлению, гораздо лучше. Можно сказать, совсем хорошо. Я бы даже утверждал, что вижу просто прекрасно, как и раньше. Но наверное, это было самообманом.

Поскольку то, что я видел, никак не могло существовать на самом деле. Ну не могло и все тут — слишком уж это было невероятно, чтобы прямо перед моими глазами находилась Алия, юная и прекрасная, даже лучше, чем прежде. Это мое умирающее сознание рисует на прощание утешительные картины, чтобы смерть не казалась столь страшной. Смешно… да я, наоборот, горжусь, можно сказать.

Попал‑таки в элитную и немногочисленную категорию десантников, умерших от старости на боевом посту. Сколько таких было за всю историю Федерации — пара, тройка? Вряд ли больше. Я устало смежил веки…

— Стас, любовь моя. — Ласковый голос проник в мой мозг, настойчиво пытаясь заставить меня снова собраться с силами. — Очнись, милый, все хорошо. Все кончилось. Открой глаза и посмотри на меня.

Алия просит? Ну конечно, раз она просит, как же я могу ей отказать… Ни в коем случае. Если моей возлюбленной хочется, чтобы я открыл глаза, я их открою, мне не трудно. Вот, пожалуйста…

Снова перед моим взором возник милый сердцу образ. Только теперь я видел ее очень хорошо, до мельчайшей черточки. И столь желанные, нежные, сладкие губы говорили мне, что все в полном порядке, что можно встать, надо только заставить себя это сделать. Ну кто, собственно, может сопротивляться желанию столь красивой женщины? Правильно, никто.

Я встал и встряхнулся, как вылезшая из холодной и мокрой реки собака. Так, я окончательно пришел в себя и теперь медленно огляделся по сторонам. Алия… нет, это не мираж и не горячечный бред, она снова молода и прекрасна. Я вижу, как у пульта, теперь молчащего, ничком лежит Аманда. Она не шевелится, но тело чуть трепещет, выдавая слабое дыхание. И у нее снова черные, без единой серебряной нити, волосы. Рядом, прижимаясь к ней, лежит Рейн. Я не вижу его лица, оно скрыто шлемом, но, подозреваю, он тоже пришел в норму.

На пульте не горит ни единая лампа. Тут же я заметил, что и в помещении нет света, вернее, ранее освещавший зал потолок теперь погас, а яркое голубое свечение исходит от камня, все так же стоявшего на ровной площадке у пульта. Камень освещал и еще кое‑что…

Алия начала приводить в себя Рейна — интуитивно она поняла, что ему досталось больше. Я знал, что она сейчас делает, когда‑то слышал ее объяснения. Можно вливать в тело человека жизненную силу. Свою, конечно, откуда другой взяться‑то… хотя я сильно подозревал, что совсем недавно одна властительница пыталась влить в себя мою жизненную силу. Не спросив, кстати, на этот счет моего мнения.

Я смотрел на то, что еще несколько минут назад было стройной юной женщиной. Вряд ли ей можно было дать больше двадцати лет.

Теперь же…

Передо мной, за золотыми прутьями клетки, лежал труп. Нет, это не было мертвым телом той девушки, которую я видел и которой даже немного восхищался — красота всегда красота, даже если за ней кроется черная душа. Теперь же это было тело древней старухи — ввалившиеся щеки, изборожденные морщинами, приоткрывшиеся истрескавшиеся, белесые губы открывали беззубые десны, клочья седых волос большей частью выпали, местами обнажив череп, иссохшие руки, скрюченные в последней попытке открыть замок. Нет, она не успела, но я знал последние мысли, пробегавшие в голове, теперь обтянутой желто‑серой старческой кожей — выбежать, сбить камень, выдернуть ключ… Но она не успела. Потому что там, где нам достались минуты, ей не было дано и нескольких секунд.