– Так вот вы где, негодный мальчишка! Почему вы не отвечали, когда я звала вас?

Мистер Финнерсон обернулся, ожидая увидеть за своей спиной прячущегося ребенка. Но там никого не оказалось. Когда же он вернулся в прежнее положение, кресло исчезло, а он сидел прямо на земле, и окружавшие его кусты казались теперь гораздо выше.

– Пошли, пошли, мы и так уже опаздываем к чаю, – проговорила девушка, глядя на него в упор.

Роберт опустил глаза и ужаснулся, увидев перед своим взором не аккуратно выглаженные респектабельные брюки в узкую полоску, а синие короткие штанишки, круглые коленки, белые носки и туфли явно детского фасона. Он пошевелил ногой, и нога в детском ботинке тоже шевельнулась.

Позабыв обо всем, он осмотрел себя спереди и обнаружил, что одет в бежевую курточку с большими медными пуговицами и что все это он обозревал из‑под полей желтой соломенной панамки, надвинутой на лоб.

Девушка проявляла нетерпение. Она раздвинула кусты, пригнулась и, схватив Роберта за руку, рывком подняла его на ноги.

– Пошли же, наконец, не знаю, что на вас нашло сегодня.

Выйдя из‑за кустов и все еще держа Роберта, девушка крикнула: – Барбара, идем домой!

Роберт старался не поднимать глаз, так как его сердце всегда невольно сжималось, когда он глядел на свою младшую сестренку. Но, несмотря на это, он все‑таки повернул голову и увидел, как маленькая девочка в белом платьице стремглав бежит им навстречу. Он вытаращил глаза, так как уже почти забыл, что она когда‑то могла бегать, как любой здоровый ребенок, и к тому же так счастливо улыбаться. Неужели это был сон? Но если так, то это был удивительно яркий сон – ничто в нем не было искажено или неправдоподобно. Даже звуки, раздававшиеся вокруг, были такими, какими он их слышал в детстве: скрип колес от проезжающих телег и экипажей, цокот лошадиных копыт и знакомая незатейливая песенка, которую наигрывал шарманщик, стоящий на углу улицы.

– Ну что вы сегодня еле тянетесь? – ворчала нянька. – Кухарка будет ужасно недовольна, что ей придется все разогревать.

Роберта несколько разочаровало, что они вошли в дом не через парадный подъезд, свежевыкрашенный зеленой краской, а спустившись сначала в полуподвал, где была кухня. Однако в детской все было на своих местах.

Роберт огляделся, узнавая знакомые предметы: лошадь‑качалку с оторванной нижней губой, процессию игрушечных коров и овец на каминной полке, газовый светильник, уютно шипящий над столом, календарь на стене с изображением трех пушистых котят и числом, напечатанным крупным шрифтом: 15 мая 1910 года. 1910‑й год – значит, ему только исполнилось семь лет…

После чая Барбара спросила: – А мамочка к нам придет сейчас?

– Нет, – ответила няня, – ее нет дома, они с папой уехали куда‑то, но она заглянет к вам перед сном, если, конечно, вы будете себя хорошо вести.

Все, до мельчайших подробностей, было, как в далекие годы его детства: купание перед сном, укладывание в постель… Накрывая его одеялом, нянька удивленно заметила: – Уж слишком вы тихий сегодня, мастер Бобби, – надеюсь, вы не собираетесь разболеться?

Роберт лежал в постели с открытыми глазами – все предметы в спальне были отчетливо видны даже при тусклом свете ночника. Что‑то уж слишком долго этот сон – а может быть, это был особый, предсмертный сон, про который говорят: «Вся его жизнь промелькнула перед ним в эту минуту». В конце концов, ведь он не совсем поправился после болезни…

В этой связи он вдруг вспомнил того странного человека – Прендергаст, кажется, была его фамилия, который посетил его, когда он был совсем плох.

От неожиданности этого воспоминания Роберт даже приподнял голову с подушки и сильно ущипнул себя за руку – люди почему‑то всегда щипали себя за руку, когда хотели убедиться, что все происходящее не сон.