— Ты что, хочешь сказать, что это была гувэ-дэшная машина? — сообразил Степушкин.

 — Горячо, Степушкин! Сейчас проверим!

 Я открыла справочник ГУВД, нашла там координаты начальника «наружки» и набрала номер, а когда мне ответили, поставила телефон в режим громкоговорителя.

 — Валентин Петрович, вас беспокоит старший следователь прокуратуры Швецова Мария Сергеевна. У меня в производстве дело о наезде со смертельным исходом, свидетели записали номер машины — О 56-14 ЛД, а ГАИ нам отвечает, что этот номер за вами, белые «Жигули» — шестерка. Не проверите, где была эта машина в воскресенье на прошлой неделе? И, если можно, пришлите мне справочку, во сколько она ушла из гаража и во сколько встала назад. Если все подтвердится, ее бы надо осмотреть.

 — Одну минуточку, Мария Сергеевна! Сейчас я дам команду проверить, не кладите трубку.

 Мой собеседник, видимо, прикрыл микрофон рукой и стал отдавать какие-то распоряжения. Через некоторое время он обратился ко мне уже более уверенным тоном:

 — Да, Мария Сергеевна, у нас был такой номерочек, но он год назад утрачен. Проведена служебная проверка, виновные наказаны. Просто мы в ГАИ сведения еще направили, чтобы с нас этот номер сняли. Это наше упущение.

 — Будьте добры, Валентин Петрович, пришлите нам материалы служебной проверки, я вам направлю запрос через отдел по надзору за милицией.

 — Конечно, конечно. Всего доброго.

 Я положила трубку и посмотрела на Степушкина. — Все понял? Я разговаривала с начальником «наружки».

 — А как ты запрос организуешь?

 — А это пусть Горчаков сделает для родного района: он же у нас теперь начальник милицейского отдела.

 — Да ну? Надо зайти его поздравить.

 — Да он, наверное, будет проставляться за назначение, вот на проводы и придешь, поздравишь.

 — Слушай, но мне это не нравится! Это что ж, я против своих, что ли, буду работать?

 — Что ты, Степушкин, никто тебя работать не заставляет, спи спокойно, дорогой товарищ, можешь вообще забыть о том, что была какая-то машина.

 — Да? Если бы я еще мог забыть про то, что был какой-то труп! Но, если честно, мне в эти разоблачения вписываться совершенно не хочется. Я помню, что произошло, когда ты замначальника отделения Ерошкина посадила как организатора банды.

 — А что было-то?

 — А ты что — забыла? Тебе выговор, насколько я знаю, ты полгода премию не получала, и всем операм, кто с тобой работал, по взысканию: кому выговор, а кому очередное звание задержали. И вообще, знаешь, что про тебя говорят? Для Швецовой самое большое удовольствие — мента посадить.

 — Слушай, Степушкин, а ты сам как считаешь, Ерошкин — святой человек?

 — Да гнида он был, каких мало.

 — Значит, правильно я его посадила?

 — Так все равно же оправдали!

 — Есть такое понятие в праве — форс-мажор, непреодолимая сила. Дело я расследовала качественно, только не могла предусмотреть, что люди от своих слов откажутся, не побоявшись даже уголовной ответственности за ложные показания. Ну так должен был он сидеть?

 — Вообще-то должен. Но все равно про тебя говорят, что ты стерва, каких мало.

 — А ты не задумывался о том, кто говорит?

 — Ну, разные люди…

 — А в чем моя стервозность заключается?

 — Ну, не знаю, руки выкрутишь, но своего добьешься…

 — А это что, плохо?

 — А чего ж хорошего, если от этого люди страдают.