|
Хорошо еще, в министры произвели, опять-таки вопреки канонам. Все пятеро были, на иной взгляд, возмутительно молоды, не старше Мазура, а Лейла с Асади даже младше. Молодые офицеры, выходцы из бедных семей, которых султан и англичане на свою голову выучили в Европе, отчего-то чересчур оптимистично полагая, что эти поднятые из грязи, облагодетельствованные плебеи станут верными псами режима и преданными друзьями британского престола. И дочка преуспевающего архитектора, тоже учившаяся в Европе, где нахваталась бунтарских идей, главным образом левацких (между прочим, ее родной папенька, ярый монархист, пребывал сейчас в эмиграции, откуда регулярно напоминал о себе патетическими подметными письмами, в которых проклинал непутевую доченьку так цветисто и пылко, как это умеют только восточные люди, а также сулил тому, кто ее пристукнет, немаленькую награду в золоте). В общем, ничего из ряда вон выходящего, подобное уже не раз случалось на всех континентах, за исключением Австралии и Антарктиды, – подпольный штаб, заговор, связные ночной порой, шепоток в казармах, смычка всех недовольных и как апофеоз – молниеносная и страшная атака отлично подготовленных английскими советниками парашютистов, с ходу занявших султанскую резиденцию, арсенал, военное министерство, а заодно и блокировавших на базе британских благодетелей. Вот только потом, на взгляд Мазура, дело пошло как-то не так. Слишком далеко ребятки шагнули одним махом, феодализм сходу разнесли вдребезги и пополам, а вот построить взамен что-то логичное и упорядоченное как-то не получалось пока. И в результате по ночам в столице вспыхивали перестрелки, и не только на окраинах, обосновавшиеся за рубежом султанские родственники (те, кто в момент переворота оказался за границей и потому уцелел) засылали в страну диверсантов и агитаторов, окраины привычно бунтовали (как все последние три сотни лет), в армии кое-где имело место глухое брожение, а осложнялось все тем, что пролетариата почти что и не существовало вовсе (за исключением кучки нефтедобытчиков), а трудовое крестьянство по причине скудости земель особой выгоды от революции не получило. Зато трескотни о светлом будущем было изрядно. Даже чересчур. Не одному Мазуру казалось: что-то вертится вхолостую, а что-то совершается зря. Вот только ни он, ни другие, даже повыше его чином, со своим особым мнением не высовывались, трепались о здешних сложностях исключительно за бутылочкой – потому что их мнение нисколечко не интересовало тех, кто принимал судьбоносные решения. Мазур прекрасно помнил, что в иных местах и подобные революции, и их творцы кончили крайне печально (кое-где он побывал сам, а однажды своими глазами видел финал) – и от этого на душе было скверно. Потому что эти ребята ему по-настоящему нравились – молодые, энергичные, как черти, горевшие яростным, неподдельным желанием перестроить все, что возможно, сделать счастливыми абсолютно всех. А уж очаровательная Лейла, словно из “Тысячи и одной ночи”… Присутствующие отложили бумаги, встали за столом, одергивая френчи. Генерал Касем вблизи, как это обычно водится, нисколечко не походил на парадные портреты и красочные плакатные подобия – под глазами морщинки и мешки, осунувшееся лицо предельно уставшего человека. Остальные выглядели не лучше – вот разве что Барадж сиял румянцем во всю щеку да Лейла, как очаровательным девушкам и положено в любых передрягах, выглядела удивительно свежо, хотя пахала не меньше мужиков. Министерство образования в здешних непростых условиях было отнюдь не синекурой, да вдобавок занималось не только просвещением масс, но еще агитацией и пропагандой. Генерал Касем застегнул верхнюю пуговицу френча, выпрямился и с деловитостью человека, спавшего обычно четыре часа в сутки, громко сказал: – Прошу внимания, товарищи! Все встали по стойке “смирно”, Мазур в том числе, стараясь не смотреть в темные глазищи Лейлы. |
