Мартин и Хетти ссорятся

— Нет, Мартин, так нельзя, — говорит Хетти. Китти спит. — Ты не будешь писать статью, расхваливающую сэндвичи с чипсами. Ты столько раз мне говорил, что сэндвичи с чипсами убили твоего отца.

— Господи, Хетти, до чего же ты любишь передергивать. Смотри на все проще.

Ах ты, демагог, думает Хетти. После рождения Китти он впал в непрошибаемую серьезность, а она терпит. Хетти уже вторую неделю как работает. По мнению Мартина, она слишком давит на него своими мнениями и суждениями. Перед ним прежняя Хетти, какой она была до рождения Китти, но он надеется, что она не зайдет в своей независимости слишком далеко. Он сознает, что привык к ней в ее подавленной ипостаси, она ему больше нравится.

Нынче вечером оба вернулись домой рано и успеют искупать Китти; Агнешка тем временем наскоро печет пудинг из тунца с морковью — она любит морковь: витамин А, каротин, мягкая клетчатка, завтра она взобьет морковь в блендере ребенку на обед. Хетти теперь кормит девочку грудью один раз в сутки, рано утром. Грудь у нее больше не болит, истерзанные соски зажили. Она ласкает девочку, прижимает к себе, воркует с ней, играет, когда никто не видит, и Мартин тоже не чувствует себя обездоленным.

Обнимая друг друга ночью, они вынуждены вести себя тихо, потому что в соседней комнате теперь Агнешка, но это их странно волнует, как в самом начале, словно они совершают что-то восхитительно запретное. Нет, никто никогда не запрещал ни ему, ни ей заниматься любовью, наоборот, ведь их воспитало поколение родителей, которые призывали весь мир любить, а не воевать. Но не важно, к какому поколению ты принадлежишь, возможность свободно выражать любовь, которой никто не препятствует, — слишком большая радость, боишься, что за нее потом придется дорого заплатить.

— Но что случилось с “Деволюцией”? — спрашивает Хетти. — Я думала, это серьезное издание. Почему они вдруг попросили тебя написать такую дешевку?

— Никакая это не дешевка, — говорит Мартин. — Это удачный журналистский ход. Мы меняем тактику. Концентрируемся не на том, что вредно, а на том, что полезно, только и всего.

— Думаю, ты должен отказаться. “Давайте подружимся с картофельными чипсами”. Тебя все на смех поднимут.

— Не поднимут. Может, и усмехнутся, но читать все равно будут. Гарольд предложил мне вести собственную рубрику. Всем очень понравились “Брюзги и скряги”. Многие там, наверху, стали смотреть на все другими глазами.

— Но, надеюсь, не окривели, — говорит Хетти. — А наша молодежь, ее принципы и убеждения, стремление изменить существующий мир? Почему ты хочешь их предать?

Мартин признается, что если он не напишет, какое благо нам несут картофельные чипсы и казино на каждом углу, его перебросят на реформу социального обеспечения, и просит ее принять в расчет соображение, что на журналистском поприще он вернее добьется и финансового благополучия, и победы на выборах в парламент, чем погрязнув в статистике.

— Они тебя купили! — восклицает Хетти. На ней красный костюм, который ей подарила Серена в честь возвращения на работу, и сидит он на ней великолепно. Костюм Prada. Хетти чуть-чуть поправилась на агнешкиных ужинах и завтраках, да еще позволяет себе за обедом в суши-баре, что рядом с агентством, бокал белого вина, так что от прежней загнанности не осталось и следа. Выглядит она потрясающе.

— Напрасно ты так говоришь, — говорит Мартин. — Статистика показывает, что организм усваивает больше питательных веществ, когда мы получаем от еды удовольствие.