— Что сценаристу делать в Кракове? У поляков институт кинематографии в Лодзи.

— Бабушка, я понятия не имею. Не знаю даже, где все эти места находятся.

И рассказывает мне, что на Рождество у Агнешки будет двухнедельный отпуск, она уедет к себе домой, так что три дня сидеть с Китти будет некому.

— И если ты сможешь, бабушка, выручить нас и пожить это время с нами…

— Но ведь Китти меня почти не знает. Я за всю ее жизнь провела с ней несколько часов, и почти все это время она спала.

— Нет, нет, она сразу почувствует, что ты родная, и по ощущению и по запаху, и подход у нас с тобой к ребенку одинаковый. Пожалуйста, не отказывайся. Ведь Китти — твоя родная кровь. Она к тебе обязательно пойдет.

Моя внучка умеет убедить себя в чем угодно, если ей так удобнее, но не стану скрывать — я растрогана. И говорю, что постараюсь все устроить.

— Агнешка говорит, пусть Китти сосет пустышку, ничего страшного. У детей функция сосания не связана с процессом насыщения. Бывает, что они уже наелись, но им еще хочется сосать, а бывает и наоборот.

Бесполезно. К здравому смыслу Хетти не пробиться. Хьюго возле двери, просит, чтобы его выпустили, а сама я уже давно стою в прихожей на сквозняке. В Коршеме мобильная связь неустойчивая.

Я говорю Хетти, что мне надо идти, и она спохватывается и спрашивает, как Серена, как Кранмер, как Себастьян. Я отвечаю, что все у всех неплохо, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, и спрашиваю, не звонила ли мама, и она говорит, нет, не звонила. Все как всегда.

И я говорю Хетти, что если она хочет повидаться с матерью, надо будет пригласить ее на крестины Китти, Лалли воспользуется возможностью быть лишний раз сфотографированной, и в самом деле — в свете свечей, на фоне витража она будет особенно красива. Хетти говорит, что религия — это сплошное лицемерие: ну как можно крестить ребенка, если родители у него убежденные атеисты? Если они для начала даже и не женаты? Что ж, мы с ней нынче вечером неплохо поговорили. И мы прощаемся.

О детях и отцах

В молодости я не была так одержима работой, как Серена. Я никогда не считала, что работа должна играть такую уж важную роль в моей жизни. Надеялась, что, пока Джейми не вырастет, меня будет содержать баронет Чарли, и не важно, что мальчик появился на свет так неожиданно и так некстати. Во время моей первой беременности я была уверена, что Каррен окажется на высоте и будет с радостью делиться со мной содержимым своей клетчатой кепки, но он погиб, и мои фантазии так и остались фантазиями.

Если вы любите отца своего ребенка, вы чувствуете, что вам всего довольно. Если не любите, вам нужны только его деньги. Я не любила Чарли. И потому, возвратившись в Лондон, я хоть и успокоилась, излечилась от вредных привычек, и, к счастью, оказалось, что у меня нет неприятных болезней, которые часто сопутствуют беспорядочной жизни в молодости, однако попусту потратила много времени и сил, пытаясь добиться денег от своего злополучного избранника. Я мечтала, что он перебесится, угомонится, как угомонилась я, и мы будем жить долго и счастливо. Но он все охотился и охотился в Южной Африке, обещал вернуться и не возвращался и редко отвечал на мои письма.

И я поселилась с Джейми в “Башне” и попросила Ванду отдать мне Лалли. Ванда с такой готовностью вернула мне свою внучку, что я изумилась. Чуть ли не бегом с ней прибежала. А я-то ждала споров, протестов.

Но в Лалли всегда была какая-то отчужденность, казалось, ноты и звуки ей роднее, чем живые люди, и совершенно все равно, кто укладывает ее спать и говорит спокойной ночи, а Ванда огорчалась, я это понимала. И потом, сначала я, за мной Сьюзен, а за Сьюзен и Серена подбрасывали ей то и дело своих детей, так что, я думаю, она просто хотела освободиться.