— Мне нужны деньги прямо сейчас. Агнешке надо платить. Ты сейчас совсем как наша прабабушка, когда встанет не с той ноги, — говорит Хетти. — Заранее знаешь: что бы мы ни задумали, ничего путного у нас не получится.

— Это называется жизненный опыт, — отвечаю я. — А как же Китти, ведь ты кормишь ее грудью? Не рано ли переводить ее на искусственное питание?

— Давно пора. Агнешка говорит, мы здесь, в Англии, придаем неоправданно большое значение грудному вскармливанию. Говорит, дети растут, и в материнском молоке им начинает не хватать протеина, особенно вечером.

— Как удобно, — говорю я.

Она права, я превращаюсь в Ванду. А она рассказывает мне, что Агнешка играет с Китти в “козу рогатую” и что Китти в восторге. Агнешка считает, что интеллект ребенка надо развивать всеми возможными способами.

— А что же ты, Хетти? А Мартин? “Коза рогатая” не такая уж трудная игра.

— Нет, нам как-то неловко, — вздыхает Хетти. — Мы чувствуем себя полными идиотами, а Агнешка — ничуть.

Ну что я могу сказать? Когда Лалли было семь месяцев, я была настолько убита горем после смерти Каррена, что уж какая там “коза”. Пусть играет с ней Ванда. А когда появилась на свет Хетти, Лалли поручила играть в “козу” мне, но, признаюсь, я так никогда и не научилась, потому что и Ванда тоже не умела. Лалли всегда была так занята — нескончаемые гастроли, репетиции, записи дисков, концерты, где доводила публику до слез восторга, а сама как ледышка. У нее красивые элегантные любовники из струнников, как правило с последних пультов — с последних, не с первых, ведь и кинозвезды предпочитают режиссерам операторов. Соперников боятся. И мамаша Мартина, насколько я понимаю, тоже была не из тех женщин, кто делает своим малышам “козу”. Времени не хватает, надо успеть сбегать в лавочку на углу за чипсами. Ладно, может быть, все не так уж и плохо. Если Агнешка будет играть с Китти в “козу рогатую”, может быть, родовое проклятие снимется и Китти станет родоначальницей племени любителей играть в “козу”. Может быть, все еще наладится. Но вижу, вижу: я тоже склонна выдавать желаемое за действительное.

— Китти перестала просыпаться ночью? — спрашиваю я.

— Перестала. И ее кроватка стоит в комнате Агнешки, так что у нас с Мартином наконец-то появилась хоть какая-то личная жизнь.

— Она случайно не дает ребенку опиум?

— Не смешно, — говорит Хетти. И рассказывает мне, что Агнешка считает телевизионное излучение вредным для детей, поэтому в ее комнате телевизора нет, а вечерами она по большей части сидит у себя в комнате и занимается. В Польше она окончила курсы “Вырастим здорового ребенка”.

— Да, я знаю, как растят здоровых детей в других странах, — говорю я. — Когда нашей няне-чешке было шесть лет, добрый Дедушка Мороз спустился в дом по трубе и вместо подарка оставил ей на Рождество кусок угля. Она плохо себя вела — писалась по ночам в постель.

— Господи, когда это было? Сто лет назад, — говорит Хетти, и она, конечно, права: да, это было давно, ну не сто лет назад, а сорок, но все равно. Бедняжка Вера, в двадцать семь она считала себя старухой, думала, уже никто никогда не возьмет ее замуж. Жених, с которым она была обручена семь лет, бросил ее накануне свадьбы. Опозоренная, она навсегда уехала из горной деревушки, где Дед Мороз спустился в их дом по трубе с куском угля для нее.

Когда она стала жить у нас, она познакомилась с молодым сикхом и согласилась выйти за него замуж.