Могут ли Каллены быть вампирами?

Ну, они явно представляют собой нечто исключительное. В этом скучном маленьком городке творится что-то выходящее за пределы нормального и здравого. Исходить ли из рассказа Джулс о хладных или из моей собственной гипотезы о супергероях, но Эдит Каллен… не человек. Она что-то большее.

Так что — возможно. Таким будет пока мой ответ.

И тогда самый важный вопрос: что мне со всем этим делать?

Если Эдит вампир — я с трудом заставил себя мысленно произнести это слово, — то как мне следует поступить? О том, чтобы привлечь кого-то еще, не могло быть и речи. Я даже сам себе не в состоянии поверить; а любой, к кому я обращусь, засадит меня в психушку.

Только два варианта казались приемлемыми. Первый: последовать ее совету — быть умным и как можно старательнее избегать ее. Отменить наши планы и снова начать игнорировать ее, насколько это будет мне по силам. Делать вид, что на единственном предмете, где мы вынуждены находиться вместе, нас разделяет непроницаемая стеклянная стена. Сказать Эдит, что она была права, и больше никогда с ней не разговаривать.

И мне стало больно — от одной только этой мысли — больнее, чем можно было ожидать. Больнее, чем я способен вынести. Я быстро сменил тему и стал обдумывать второй вариант.

Можно ничего не менять. В конце концов, пусть даже Эдит и в самом деле является кем-то… зловещим, но ведь до сих пор она не сделала ничего слишком плохого. Собственно, я сам сейчас был бы всего лишь вмятиной на крыле фургона Тейлор, если бы Эдит не действовала так быстро. Настолько быстро, спорил я сам с собой, что это могло произойти чисто рефлекторно. Но разве настоящий злодей будет рефлекторно спасать жизни? У меня кружилась голова от этого бесконечного водоворота вопросов без ответов.

И всё же в одном я был уверен, если это вообще возможно: Эдит в черном платье с острыми зубами и ногтями не имела никакого отношения к настоящей Эдит, а была просто воплощением слова, произнесенного Джулс. Больше того, когда оборотень прыгнул, я в панике закричал «нет» не потому, что испугался за волка. Меня ужаснуло, что могут причинить вред ей. Даже когда она звала меня, показывая заостренные клыки, я боялся за нее.

И я понял, что у меня уже есть ответ. По правде говоря, неизвестно, был ли у меня вообще выбор. Настолько глубоко я увяз. Теперь, когда я знал — если знал, — что я мог с этим поделать? Потому что, думая об Эдит, о ее голосе, о ее гипнотических глазах, о непреодолимой притягательности ее тела, я испытывал единственное желание — оказаться сейчас рядом с ней. Даже если… но я снова не захотел произнести про себя это слово. Только не здесь, в этом безмолвном лесу, когда дождь делает его темным, словно под кронами сгустились сумерки, и создает шум, напоминающий шуршание чьих-то шагов. Я вздрогнул и вскочил, забеспокоившись, как бы тропка каким-нибудь образом не исчезла из-за дождя.

Но она была на месте — петляла себе, выводя из этой промозглой зеленой мглы. Теперь мои шаги стали шире, я почти бежал среди деревьев, удивляясь, как далеко забрел. В голову уже начали закрадываться мысли, иду ли я вообще к выходу из леса или, наоборот, углубляюсь в него. Однако прежде чем я успел действительно запаниковать, между ветвями появились просветы. А потом я услышал проезжавшую по улице машину и вдруг оказался на свободе, под моими ногами была лужайка Чарли.

Когда я вернулся, был только полдень. Я поднялся наверх и переоделся в чистые джинсы и футболку, так как собирался оставаться дома. Мне не составило большого труда сосредоточиться на домашнем задании — сочинении по «Макбет», которое нужно было сдавать в среду.