– Но ты же живешь в Майами Бич, Билл.

– Авраам Линкольн жил в Спрингфилде, ну и что с того?

– Билл, но ведь ты пока не президент Соединенных Штатов, а всего лишь один из тех, кто хочет помочь Тиму Картрайту победить на выборах и стать мэром. Так что, думаю, тебе лучше побеседовать с «Джорнал» и «Диспэтч».

– Полагаю, это мое дело, и вас оно мало касается, шериф, – ответил Уиллард Фарджер, который за неделю до этого предложил свою помощь в уборке шерифского гаража, но тот ему отказал, поскольку это могло быть расценено как использование труда государственных служащих в личных целях.

Шерифу Клайду Мак Эдоу пришлось сдаться, однако он предупредил, что представители центральных газет уедут, а «Джорнал» и «Диспэтч» останутся, но Уиллард Фарджер не обратил на это предостережение ни малейшего внимания.

Человеку, которого показывают по центральному телевидению. не пристало слушать советы какого то там шерифа. И Уиллард Фарджер отключал телефон, чтобы местные журналисты не могли его достать. Хорошо бы иметь незарегистрированный телефонный номер, думал он, вылезая из постели. Его бы знали только президенты Си Би Эс, Эн Би Си и Эй Би Си. Ну, пожалуй, еще в «Тайм» и «Ньюсуик». Нельзя было бы обойти также «Нью Йорк таймс» и «Вашингтон пост», хотя их тираж в масштабе страны был несколько ниже, чем у журналов. Зато они имели вес в интеллектуальных кругах.

Фарджер зевнул и потащился в ванную. Там он протер глаза и умыл лицо.

Физиономия у него была довольно упитанная, с мясистым носом и маленькими голубыми глазками; венчала все копна седых волос, которые, по его мнению, придавали ему вид сильного и умудренного опытом человека, обладающего чувством собственного достоинства.

Он посмотрел на себя в зеркало, и то, что он там увидел, ему понравилось.

– Доброе утро, губернатор, – произнес он, а когда заканчивал бритье, то уже представлял себе, что ведет заседание кабинета в Белом доме. – Удачного вам дня, господин президент, – сказал он, нанося на кожу лосьон, от которого защипало щеки.

Он принял душ и уложил волосы феном, не переставая думать о том, как хорошо было бы, если бы мир был един, в нем не было бы ни страданий, ни войн, и у каждого человека была бы своя фиговая пальма, и он сидел бы под ней в полной гармонии со всем человечеством и с самим собой.

Этим утром он надел серый костюм тонкого сукна и голубую рубашку, в которой всегда появлялся перед телекамерами. Когда он сел завтракать, его жена Лора, все еще в бигуди, вместо его любимых яиц всмятку положила на тарелку какой то конверт.

– Что это? – спросил Фарджер.

– А ты вскрой, – предложила жена.

– Где мои яйца?

– Сначала вскрой!

Тогда Уиллард Фарджер вскрыл конверт и обнаружил там пачку плотно свернутых банкнот. Медленно развернув пачку, он с удивлением обнаружил, что это были двадцатидолларовые бумажки. Ровно тридцать штук.

– Лора, здесь шестьсот долларов! – вымолвил он. – Шестьсот! Надеюсь, это не взятка? Не могу же я пожертвовать карьерой ради каких то жалких шестисот долларов!

Лора Фарджер, которая не раз видела, как муж с благодарностью принимал подачки в пять долларов, презрительно подняла бровь.

– Это не взятка. Деньги мои, я получила их за интервью для журнала.

– Не спросив меня? Лора, ведь ты понятия не имеешь, как вести себя с репортерами! Ты и глазом не успеешь моргнуть, как они положат тебе свинью. За какие то шестьсот долларов ты могла испортить мне карьеру! Что ты им сказала?

– Что ты замечательный муж, прекрасный семьянин и что любишь собак и детей.