– Знаешь, пап, мне никогда не нравились польские анекдоты. Но теперь, выслушав тебя, эту историю насчет того, как ты счастлив, приобретя такого замечательного врага, я начинаю думать, что те анекдоты для нас даже слишком остроумны.

Дворшански заинтересовался. Он никогда не слыхал польских анекдотов.

– Думаю, если бы ты покидал свою яхту не только для того, чтобы наносить людям увечья или втыкать в уши шило, ты бы лучше знал, что происходит в мире.

Маршал тут же потребовал, чтобы дочь рассказала ему хотя бы один, и, к ее удовольствию, хохотал над каждым, как ребенок.

– Я уже слышал их, – наконец произнес он, радостно хлопая себя по колену. – Но мы называли их украинскими. А ты когда нибудь слыхала о хохле, который поступил в колледж?

Дороти отрицательно покачала головой.

– И никто не слыхал, – заявил Дворшански и вновь загоготал, отчего лицо его покраснело, и он продолжал время от времени повторять: – Никто не слыхал, – давясь при этом от смеха.

– Ужасный анекдот, – рассмеялась Дороти, которая вовсе не хотела смеяться, но смех отца был настолько заразительным, что и она не смогла удержаться.

Весь вечер он рассказывал ей украинские анекдоты и остановился только тогда, когда радист сообщил, что уже на протяжении долгого времени с ним безуспешно пытается связаться мэр Картрайт.

– Вопрос, не терпящий отлагательств, – сказал радист. – Убит некто по имени Московитц.

– Владислав, – ответил на это маршал Дворшански, – ты когда нибудь слыхал о хохле, который поступил в колледж?

Глава 9

В районе Майами Бич объявили штормовое предупреждение. Когда шериф Мак Эдоу приехал на ранчо мэра Картрайта, в его просторный одноэтажный дом, порывистый ветер раскачивал пальмы на лужайке.

Картрайт оторвался от радиоприемника; лицо его горело. На нем были бермуды и белая тенниска. На радиоприемнике стояла откупоренная бутылка бурбона.

Мак Эдоу, бледный, как смерть, наклонился к нему.

– Ну, что слышно?

– Ничего. – Картрайт покачал головой.

Мак Эдоу, в белой рубашке с шерифской звездой и светло серых брюках с черной кобурой на поясе, поднялся с кресла и подошел к окну. Он тоже покачал головой.

– Это была твоя идея, Тим. Твоя идея.

Картрайт налил себе полстакана бубона и в два глотка его осушил.

– Хорошо, признаю. Моя идея. Ну, что мне теперь, застрелиться?

– Господи, Тим, во что ты нас втянул? Во что ты нас втянул?

– Слушай, ты можешь успокоиться? Расслабься. Маршал говорит, что все идет хорошо.

– Но он не отвечает на твои позывные!

– Он сказал, чтобы мы сидели тихо и что все пока идет хорошо. Поэтому, черт побери, пока мы не доберемся до него, мы так и поступим. – Тим Картрайт снова наполнил стакан.

– Что и говорить, наше положение просто прекрасно. Просто прекрасно! Московитц мертв. И убили его тем же способом, что и Буллингсворта. Фарджер наделал в штаны, потому что якобы встретил парня, который может голыми руками разорвать крышу автомобиля, а мы спокойно сидим здесь, ожидая дальнейших указаний. Хорошенькое дело! Фарджер треплет языком направо и налево, а Московитц мертв.

– Я доверяю Дворшански.

– Чего же ты так много пьешь?

– Просто начал праздновать победу заранее. Победу, которую одержу на выборах на следующей неделе. «Вчера вечером Тимоти Картрайт одержал убедительную победу на выборах, выиграв у своего сумасшедшего конкурента со счетом девяносто девять один».

– И ты так в этом уверен? Только потому, что Дворшански тебе это пообещал? Этот твой друг, великий человек, военный, политический и организационный гений. Человек, который так нужен всем.