Выписывая чек, он спросил, подняв вверх брови:

— Как поживает мистер Стюарт?

Эмили взглянула на него, поняв подоплеку вопроса, и, стараясь говорить ровным голосом и сделав каменное лицо, она ответила:

— Очень хорошо; в данный момент он... он отдыхает в Париже.

— О, в Париже. Это прекрасно. — Он продолжил выписывать чек. Когда Гольдберг промокнул чек, он сказал: — Очень приятный джентльмен, очень приятный. И у него хороший вкус. — Он открыл ящик и достал горсть соверенов, посчитал их и, положив в замшевый мешочек, поднялся и передал ей чек и мешочек, сказав: — Я думаю, вы убедитесь, что все правильно. И я надеюсь, мадам, — он наклонился к ней, — когда ваши обстоятельства изменятся, а я уверен, что так оно и будет, вы сделаете нам честь, став нашим клиентом, покупая у нас или — он плавным движением указательного пальца показал на конторку и часы — продавая нам.

Она почувствовала, что снова улыбается ему.

— Да, если мне понадобятся какие-либо украшения, я обязательно приду к вам, мистер Гольдберг. И... и благодарю вас за вашу честность по отношению ко мне.

— Я получил истинное удовольствие, мадам.

Эмили уже собиралась направиться к двери, когда остановилась и в последний раз взглянула на часы, лежавшие на кусочке бархата на конторке. Она почувствовала, что ей хочется подойти к ним и потрогать, чтобы попрощаться с ними. Она повернулась и посмотрела на мистера Гольдберга, а тот тихо произнес:

— Кто знает, мадам, но, возможно, когда-нибудь в будущем они снова будут принадлежать вам.

Она ничего не ответила и прошла через магазин к двери, а мистер Гольдберг сам открыл ей дверь, сказав на прощание:

— До свидания мадам, и пусть вам сопутствует удача.

Пусть ей сопутствует удача. Гольдберг хотел сказать, что он надеется, что она станет любовницей богатого человека. Он думал, что именно так обстояли дела с мистером Стюартом, но что теперь все закончилось. Но он так это сказал, что она не обиделась. Да и кем она была, чтобы чувствовать обиду, когда кто-то предполагает, что она должна стать чьей-то любовницей. А кем же она была в течение двух последних лет? Только в округе не называли ее таким словом - «любовница». Для них она была «девицей Берча» или его «содержанкой». В одном Эмили была твердо уверена: никогда в жизни она больше не заслужит такого названия...

Часом позже она вышла из банка. Управляющий не провожал ее до двери, но тем не менее он был очень вежлив, когда понял, что она хочет разместить у него чек на триста фунтов. Открыть счет - так он назвал это. Однако он не был таким же любезным, как мистер Гольдберг, поскольку быстро оценил ее одежду и соразмерил соответственно свою вежливость. Эмили считала, что для него не должно иметь значения, во что она одета, хоть в рубище, если она вкладывала деньги в его дело.

Но посещение банка сказало девушке одно - ей нужна одежда, и срочно. И она собиралась купить ее, потому что в данный момент ей нужно было что-то. Что-то, что поможет ей избавиться от ощущения, что она была ничем. Но, сказала Эмили себе, она не собирается платить за это безумные деньги, которые указаны на ценниках в магазинах Ньюкасла. Нет. Она снова пойдет в тот магазин подержанной одежды в Феллберне. На этот раз она знала, что ей нужно, и она не выйдет оттуда, одетая как комедийная актриса. Более того, покупка одежды отвлечет ее от разных мыслей и от сильного желания дать волю своему горю, потому что ей ужасно хотелось разреветься, как она плакала, когда была ребенком, - согнуться, обхватив колени руками, и плакать, плакать и плакать.

Эмили вернулась в дом тети Мэри в половине седьмого и ужасно удивилась, когда вошла в кухню. Кухня казалась переполненной, когда она уходила, хотя малыши сидели на полу. Но сейчас собралась вся семья, и восемь человек расположились вокруг стола.