Сказала бы? Ей начало казаться, что она совсем не знает Люси.

Старик отвернулся, склонил голову набок и, глядя себе под ноги, пробормотал:

— Ты можешь говорить, что я не прав, девочка, но Белла Гудир, там, в деревне, клянется Богом, что в том, что с ней случилось, виноват Кон. И я говорю тебе, девочка, то, что общеизвестно, поэтому подумай об этом хорошенько. Это могло случиться сразу же, а девчонка боялась рассказать об этом.

Сказав это, он двинулся вдоль ряда коров, похлопывая каждую по боку, и прошел на маслобойню, оставив Эмили стоять со сложенными на груди руками, сжатыми в кулаки.

— Это не я, не я, Эмили. — Кон стоял перед Эмили, повернувшись спиной к кухонному столу и схватившись руками за его край. Его глаза были влажны. А в голосе слышались слезы. — Это не я. Я... я не мог бы. И... и Люси. Мне... нравится Люси, но... но это не я. — Он опустил голову, и в его голосе зазвучала невысказанная грусть. — Не я, Эмили, не я.

— Хорошо, Кон. Я верю тебе.

Он медленно поднял голову и посмотрел на девушку, как ребенок, которым он и был на самом деле, и его глаза наполнились слезами.

— Спасибо... спасибо... Эмили. — Потом, оттолкнувшись от стола, он сказал: — Вы... не уедете... отсюда, правда?

— Я не знаю, Кон; мы не должны оставаться.

— Лэрри ни за что... не... отошлет вас, никогда... никогда.

Он-то нет, но она, та, что наверху, вполне может.

Рона злобная женщина. Она была злобной, поскольку, что бы Люси ни сделала, она не имела права сдирать с нее одежду. Наверху была настоящая схватка, и хозяйка даже превзошла хозяина, перекричав его.

Увидев слезы, бегущие по щекам юноши, Эмили подошла к нему, взяла за руку и ласково похлопала по руке:

— Ну, успокойся. Не переживай больше. Все так или иначе устроится. Ну же, успокойся. Перестань плакать. Сегодня же первый день нового года. Никогда не вешай носа...

Почему, ради всего святого, Эмили вспомнила эти слова именно сейчас, в данную минуту. Она сама была в таком состоянии, что готова была умереть, потому что была совершенно измотана и душой и телом. Этот дом был слишком большим, чтобы одной вести в нем хозяйство. В последние несколько недель от Люси было мало проку. И разум ее устал. Устал от мыслей о Сепе и о том, что могло бы быть, если бы он был жив; мыслей о проблеме Люси - а теперь ей придется думать о двух проблемах, связанных с Люси, - устал от общей атмосферы дома, которая странным образом пугала ее. Настолько пугала, что временами Эмили казалось, что она становится похожей на Крисси и воображает несуществующие вещи.

Занявшись наконец своими обычными делами, она пришла к выводу, что не будет переживать, если их выставят отсюда. Возможно, это даже будет лучшим из всего, что могло случиться с ней, с ними обеими.

Глава 7

В одиннадцать часов утра следующего понедельника, когда доктор пришел осмотреть Рону Берч, он также осмотрел запястье Лэрри, которое тот вывихнул, поднимай мешок с зерном. Вся его ладонь и часть предплечья совершенно опухли.

Обычно доктор, закончив визит в комнате хозяйки, спускался в библиотеку, где для них с хозяином был приготовлен кофе и бутерброды, особые бутерброды, хлеб для которых нарезался тонкими, как бумага, кусочками, ветчина и не менее тонко порезанные маринованные овощи. В это утро все было как всегда, за некоторым исключением: вместо того, чтобы сразу же отправиться в библиотеку, доктор, в сопровождении Лэрри, сначала прошел на кухню, чтобы поговорить с Эмили.

— Доброе утро, — сказал он Эмили.

— Доброе утро, доктор. — Она слегка присела перед ним, потому что доктора занимали более высокое положение в обществе, подобно людям, жившим в особняках и усадьбах.