- Нас стесняться не надо, мы люди простые! - сказала Ольга. Она была выше Евсея на голову, светлые волосы, зачёсанные кверху, ещё увеличивали её рост. На бледном, овальном лице спокойно улыбались серовато-голубые глаза.

У человека в поддёвке лицо доброе, глаза ласковые, двигался он медленно и как-то особенно беспечно качал на ходу своё, видимо, сильное тело.

- Долго мы будем плутать, как нераскаянные грешники? - мягким басом спросил он.

- Посидеть где-нибудь, что ли...

Ольга, наклонив голову, заглядывала в лицо Климкова.

- Вы бывали здесь раньше?

- Первый раз...

Он шёл рядом с нею, стараясь зачем-то поднимать ноги выше, от этого ему было неловко идти. Сели за столик, спросили пива, Яков балагурил, а Макаров, тихонько посвистывая, рассматривал публику прищуренными глазами.

- У вас товарищ есть? - спросила Ольга.

- Нет, - никого нет...

- Мне так сразу и показалось, что вы одинокий! - сказала она, улыбаясь.

- Глядите - сыщик! - тихо воскликнул Макаров. Евсей вскочил на ноги, снова быстро сел, взглянул на Ольгу, желая понять, заметила ли она его невольное испуганное движение? Не понял. Она молча и внимательно рассматривала тёмную фигуру Мельникова; как бы с трудом сыщик шёл по дорожке мимо столов и, согнув шею, смотрел в землю, а руки его висели вдоль тела, точно вывихнутые.

- Идёт, как Иуда на осину! - негромко сказал Яков.

- Должно быть - пьяный! - заметил Макаров.

"Нет, он всегда такой", - едва не сказал Евсей и завозился на стуле.

Мельников, точно чёрный камень, вдвинулся в толпу людей, и она скрыла его в своём пёстром потоке.

- Заметили, как он шёл? - спросила Ольга.

Евсей поднял голову, внимательно и с ожиданием взглянул на неё...

- Я думаю, что слабого человека одиночество на всё может толкнуть...

- Да, - шёпотом сказал Климков, что-то понимая, и, благодарно взглянув в лицо девушки, повторил громче: - Да!

- Я его знал года четыре тому назад! - рассказывал Макаров. Теперь лицо у него как будто вдруг удлинилось, высохло, стали заметны кости, глаза раскрылись и, тёмные, твёрдо смотрели вдаль. - Он выдал одного студента, который книжки нам давал читать, и рабочего Тихонова. Студента сослали, а Тихонов просидел около года в тюрьме и помер от тифа...

- А вы разве боитесь шпионов? - вдруг спросила Ольга Климкова.

- Почему? - глухо отозвался он.

- Вы вздрогнули, когда увидали его...

Евсей, крепко потирая горло и не глядя на неё, ответил:

- Это-так, - я его тоже знаю...

- Ага-а! - протянул Макаров, усмехаясь.

- Тихонький! - воскликнул Яков, подмигивая. Климков, не понимая их восклицаний, ласковых взглядов, - молчал, боясь, что помимо своей воли скажет слова, которые разрушат тревожный, но приятный полусон этих минут.

Тихо и ласково подходил свежий весенний вечер, смягчая звуки и краски, в небе пылала заря, задумчиво и негромко пели медные трубы...

- Вот что, - сказал Макаров, - останемся здесь или пойдём домой?

Решили идти домой. Дорогой Ольга спросила Климкова:

- А вы сидели в тюрьме?

- Да, - ответил он, но через секунду прибавил: - Недолго...

Сели в вагон трамвая, потом Евсей очутился в маленькой комнате, оклеенной голубыми обоями, - в ней было тесно, душно и то весело, то грустно. Макаров играл на гитаре, пел какие-то неслыханные песни, Яков смело говорил обо всём на свете, смеялся над богатыми, ругал начальство, потом стал плясать, наполнил всю комнату топотом ног, визгом и свистом. Звенела гитара, Макаров поощрял Якова прибаутками и криками:

- Эх, кто умеет веселиться, того горе боится!

А Ольга смотрела на всё спокойно и порою спрашивала Климкова, улыбаясь:

- Хорошо?

Опьянённый тихой, неведомой ему радостью, Климков тоже улыбался в ответ.