Вчера гонец привез из Твери письмо князя Михаила. Пишет тверской князь: «Доколе ты, Даниил Александрович, будешь таить Константина Романовича? Зачем глумишься? Коломной овладел, и ладно…»

Даниил, однако, опасается отпустить рязанского князя: освободит его, а он к Ногаю кинется, и тот его пригреет, своих воинов даст, - хватит ли тогда у Москвы сил отбиваться?

Сам того не замечая, князь оказался у темницы, бревенчатого сруба с дубовыми дверями, на которые навешен тяжелый замок.

Караульный узрел князя.

- Не уснул, страж? - спросил Даниил.

- Как можно, княже.

- Олекса, кажись?

- Я самый, князь.

- Доволен ли службой, гридин?

- Уж куда как.

- И добро, стереги пленного в оба.

- Аль отсюда побежишь?

Промолчал Даниил Александрович, ушел, оставив Олексу размышлять о предвзятостях судьбы. Вот хотя бы Константин Романович. Княжил в Рязани, владел городами и землями, а ныне в темнице томится. Видать, истину сказывал старый гусляр: «Жизнь, Олекса, ровно поле в оврагах и рытвинах, того и гляди, ногу сломаешь…»

Князь Даниил спросил, доволен ли Олекса княжеской службой. А что ответить? Олекса сыт, одет, по миру не скитается с сумой… А еще Дарью повстречал… Тепло сделалось на душе у гридина, и не будь он караульным, так бы и пустился в пляс…

А князь Даниил Александрович поднялся по ступеням крыльца, посмотрел на небо, затянутое тучами. Ни просвета, хоть бы где дыра открылась, звезда показалась.

В опочивальне, разоблачаясь, князь решил поутру призвать князя Константина, попытаться договориться с ним по-доброму.

* * *

Побив на Оке не одну сотню татар, Даниил Александрович понимал: за это придется нести ответ. Позовет его Тохта, и как оправдаться? Московский князь готов был и смерть принять, сыну Юрию наказы давал. Однако теплилась надежда, что те татарские воины были из орды злейшего врага Тохты - Ногая.

Близилась осень. Молчит Сарай. Может, хан не обратил внимания, что князь Даниил прирезал к своему княжеству Коломну?

Со временем улеглись страхи, и теперь уже Даниил Александрович поверил: Тохта не придал значения своеволию московского князя и не разорит его княжество.

* * *

Они сидели в трапезной друг против друга и, хоть стол был едой уставлен, к пище не прикасались.

Утром рязанскому князю истопили баню. Он попарился, грязь, какую собрал в темнице, смыл и сейчас настороженно слушал, о чем говорит его недруг Даниил:

- Ты, князь Константин, не гляди на меня волком. Я, может, для тебя и серый, но меня жизнь принудила. Коломна-то город земли Московской.

- Московской? - взбеленился рязанец. - С каких пор? Говори, Даниил, да не завирайся. Отколь Коломне в Московском княжестве быть?

- Аль отец мой, Александр Ярославич, не владел ею?

- Нет, не припомню такого!

- Не желаешь вспомнить, то твое право. А была, была!..

- Ты, князь Даниил, байки для других побереги.

- Ко всему, князь Константин Романович, Коломна у Москвы под боком. Ты же, поди, не забыл, как меня мальцом в Москве князем посадили. Княжество малое, нищее, и городов нет. Ты же землей Рязанской завладел, одних городов у тебя пять, не меньше. Ужели умалится княжество Рязанское, коли на нищету мою Коломну выделишь?

- Тебе, Даниил, Коломну, Андрею - Муром… Вы, братья, звери хищные, ненасытные. Не так ли вы и великого князя Дмитрия терзали? А он, как помнишь, на рязанские земли не зарился.

Даниил прикрыл глаза:

- Попусту злобствуешь, Константин Романович. Коломна была рязанской, ныне московская, а ты у меня в плену, и я волен в жизни твоей и смерти.

- Не стращай!

- Я не стращаю, сказываю, как есть.