|
Каждое тягло было наделено землей, по 1,5 «хозяйственной» десятины в поле, или по 6 казенных десятин во всех трех полях, и имело право расчистить для себя из-под дровяного леса по <sup>1</sup>/<sub>4</sub> десятины. Столько же крестьяне обрабатывали помещичьей земли. Работали «брат на брата», то есть один оставался для своих работ, но в горячее время (уборка хлеба, сенокос, вывозка навоза) крестьяне на 2–3 дня сгонялись поголовно. Подводы с господским хлебом наряжались в Москву (2 подводы с тягла), в Рязань (2 подводы), в Ефремовский уезд, на расстояние 200 верст – 50 подвод со всех тягол. Вместо обычного столового запаса (бараны, куры и пр.) с тягла собиралось 6 руб. 75 коп. серебром, а с крестьянок – по 2 аршина посконной холстины и по одной тальке пряжи из господского льна. Между прочим, такое положение было, по жалобе крестьян, сочтено стеснительным, и, после сделанного предводителем дворянства внушения, Воейков уменьшил подводную повинность, а столовый запас стал собирать натурой (71; 33).
Но были иные формы эксплуатации барщинных крепостных. Например, в хлебородных губерниях, где земледелие составляло основную статью дохода помещиков, а крепостные в большинстве были на барщине, к середине XIX в. стала распространяться «месячина»: у крестьян отбиралась пахотная земля (сенокос обычно оставлялся), они 6 дней в неделю работали на барской запашке, за что получали по определенной норме хлеб. В Рязанской губернии имений без «крестьян», то есть с дворовыми, к которым вполне можно причислить и «месячников», в 1833 г. было 1570 с 7641 дворовым, что составляло 1,92 % от общего числа крепостного населения, а в 1857 г. – 1225 имений с 6886 дворовыми (1,74 %); следовательно, все это были мелкопоместные имения: в среднем на одно приходилось около 5 душ крепостных. В северных губерниях такого почти не было. Только в Вятской губернии в одном имении помещиков Тевкелевых (три сестры и брат) часть крестьян состояла на месячине, да еще у одного мелкопоместного вся пахотная земля была под барской запашкой, а сено он делил с крестьянами пополам. Но тут иного выхода не было из-за нехватки земли: или помещику с голоду помирать, или крестьянам, а совместно прожить можно было; этот помещик не злодей какой-то был – после отмены крепостного права просто оставил всю землю крестьянам и ушел из имения, куда глаза глядят. Положение «месячников» даже привычные ко всему современники оценивали, как близкое к рабству. Хотя по закону помещик имел право переводить крестьян в дворовые, а следовательно, и на месячину, администрация, опасаясь крестьянских бунтов, смотрела на это косо, да и окрестные помещики относились неодобрительно. Ведь крестьянский бунт – как пожар, может перекинуться и на соседние имения. Но еще хуже было положение тех, кого переводили «в застольную», то есть помещик просто кормил их в особой избе на своем дворе. «Месячник» хотя бы имел свой двор, огород, сенокос, и, получая зерно или муку и крупы, питался дома. А переведенные в застольную, ничего не имели. Примерно аналогичным положению «месячников» было и положение фабричных: многие помещики содержали у себя в имениях небольшие предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции. В рязанской губернии в 1857 г. их было 7049 душ, или 1,78 %. Обычно работы на фабриках шли «брат на брата». Но положение самих фабричных при этом было невыносимым, учитывая и продолжительность рабочего дня, и то, что они обычно жили при этих фабриках. Поскольку введение той или иной формы повинности полностью находилось в воле помещика, постольку помещики в основном применялись к местным обстоятельствам и конкретной ситуации в данном имении. Так что в губерниях севернее, западнее и восточнее Москвы, где земледелие было в плохом состоянии, зато имелись широкие возможности для промыслов (преимущественно лесных), преобладала оброчная повинность крепостных. |
