— Эй! — услышал я Клавин голос. — Весь Новый год проспишь!

Я открыл глаза и уставился на елку. На той самой ветке действительно появился еще один стеклянный шар, внутри которого было все, что я видел во сне.

— Клава, — спросил я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно естественней, — а вот этой игрушки я раньше не видел…

— Плохо смотрел, — ответила Клава, — это мы из Германии еще в прошлом году привезли…

— А внутри…

— Да посмотри, она не кусается!

Я подошел к елке. Внутри шара действительно были горы, только покрытые снегом, еще можно было разглядеть маленький замок и кучку елок, в общем, ничего, что напоминало бы мой сон.

Типичная немецкая пастораль, не хватало только жаровни с сосисками да лыжников, спускающихся по склонам.

Клава принесла из кухни еще бутылку шампанского. Веня принялся ее открывать, а я вдруг почувствовал, как ангел депрессии кружит у меня над левым плечом.

— Да, — вдруг сказала Клава, — я тут тебе с работы один путеводитель принесла, считай, что это новогодний подарок! — И она засмеялась тем своим рассыпчатым, звонким смехом, от которого у Аэропортова, по его собственному признанию, всегда начинается эрекция. Это признание случилось в первый же месяц нашего знакомства, когда я еще был с П. Однажды Веня позвонил мне и позвал в баню. Мы хорошо попарились, окунулись в бассейн, а потом, под пиво, Веня вдруг начал говорить мне о том, какая у него замечательная жена, и что даже от ее смеха у него встает. И что вот мне бы такую же найти, а то от смеха П. лишь цветы вянут, он сам это видел…

Цветы у них дома были ухоженные, видимо, П., бывая у них, смеялась редко.

Клава выдала мне пакет, из которого я достал глянцевую книжку с надписью «Bodrum Tourist Guide». Я открыл, и первая же фотография поразила меня схожестью со странным сном, воплотившимся в шар, которого, как оказалось, никогда не было.

Еще прошлой осенью, когда я получил от Аэропортовых тот странный е-мейл, я смотрел в интернете фотографии этого места. Но ни одна из них не была чем-то таким, что могло породить впоследствии этот сон.

А тут было все, и небо, и горы, и белые, сбегающие по склонам дома, и море, сливающееся к горизонту все с тем же небом, будто замыкающее пространство даже не в стеклянный, а в тяжелый, ручной работы, посверкивающий гранями хрустальный шар.

С той ночи неведомый Бодрум стал моим фетишем, а путеводитель — единственной книжкой, что я читал.

Я достал Аэропортовых своими телефонными звонками, советуясь с Клавой, когда и в какое конкретно место мне лучше поехать. Ведь я уже знал, что собственно Бодрум — это город, некогда называвшийся Галикарнасом, а есть еще Бодрумский полуостров, на котором множество бухт, мои познания в географии росли с каждым днем, непривычные для слуха названия становились родными топонимами, будто я с детства произносил эти слова: Гюмбет, Битез, Ортакент, Ялыкавак…

Иногда я позволял себе ночами вновь доставать хрустальный шар. Началось это в марте, когда небо вдруг стало проясняться. Но дули ветра, было промозгло, временами температура резко падала, и опять возвращалось ощущение, что за окном зима.

Тогда-то хрустальный шар становился единственным, что связывало меня с жизнью. Долгие годы мне никогда не хотелось уехать так, чтобы не вернуться, изредка бывая в зарубежье, я хотел одного: поскорее оказаться в том безумном городе, где некогда был счастлив и где сейчас все напоминало мне об одном: то время прошло. По возвращении же, пройдя через сутолоку первых дней, я обходил места, где мог встретиться с Лериной тенью. Это был бег без цели, разве может быть таковой поиск тени? Разве что она такой же беглец, как и я, только если я бегу за ней, то ее задача — не дать себя настигнуть.