Он что-то сказал. Драгоман замешкался. Пришлось сделать грозное выражение лица.

— Он говорит, что его зовут Эпископис, повелитель!

— Таких имен не бывает!

Драгоман зачастил на басурманском языке, а потом, опустив голову, обратился к султану.

— Он так стар, что не помнит своего настоящего имени. Просто это место называется Эпископи, на греческом языке это означает наблюдательный пункт, он здесь уже давно, раньше были и другие монахи, но сейчас все умерли, он следит за часовней и возносит в ней молитвы своему богу!

— Так он грек? — К грекам Сулейман был снисходительней, чем к латинянам. — Спроси его, почему тут так чудесно пахнет!

Драгоман опять зачастил.

Глаза монаха засияли, а потом он начал что-то долго говорить в ответ.

Лицо драгомана стало красным, это значило одно, он боялся переводить ответ.

Султан опять нахмурился. Драгоман должен переводить, даже если услышанное вызовет у Победоносного гнев и тому отрубят голову. Но скорее ее отрубят, если он будет молчать.

— Он хочет показать тебе этот запах, повелитель! — все так же, не поднимая головы, проговорил драгоман.

— Скажи ему, что я готов! — сказал Сулейман и встал с кресла.

Монах пошел впереди, несколько янычаров и драгоман сопровождали султана.

Птицы запели еще громче, Эпископис свернул на узкую тропинку, по которой можно было идти лишь друг за другом. Бёлюкбаши янычаров обогнал султана и взялся на всякий случай за рукоять сабли. Но Сулейман не чувствовал опасности, волны волшебного воздуха накатывали, ласкали его, нежили, как никогда это не делала ни одна из женщин его гарема. Он улыбался, счастье было где-то рядом, ему казалось, что так должен пахнуть воздух в том небесном саду, где когда-нибудь его встретит Аллах.

А потом тропинка кончилась, и они вышли к склону, на котором росли виноградные лозы.

Воздух сгустился, его можно было перебирать руками, как четки, никогда еще Сулейману не доводилось вдыхать такой божественный аромат.

Эпископис подошел к одной из лоз и погладил ее рукой. Несмотря на зиму, она вся была в темных гроздьях, от которых и шел этот завораживающий дух.

Он гладил гроздья и что-то говорил, говорил, непонятно, то ли им, то ли султану.

— Это все, что у него есть. — перевел драгоман. — Кроме его бога. Лишь этот виноградник остался у него в жизни да молитвы, что он возносит каждый день!

Сулейман Кануни, султан Сулейман Первый Великолепный, сорвав одну виноградину и поднеся ее к лицу, вдохнул ее пряный, терпкий, сладкий, кружащий голову запах.

— Мис гиби! — сказал он, не обращаясь ни к кому.

Но драгоман послушно перевел эти слова Эпископису.

— Как мускус, так сказал повелитель!

Перед тем как сесть на своего арабского жеребца, Победоносный вдруг подозвал писаря и продиктовал фирман, повелевавший с этого дня именовать место, известное как Эпископи, иначе. Чтобы сохранить в веках его волшебный дух, надлежит именовать это место Мисгиби. Продиктовано самим султаном и скреплено его печатью в следующий день после освобождения от гяуров замка Святого Петра и города, именуемого Петрониум, как и все окрестные земли ставших отныне частью его владений, а случилось это в самом начале девятьсот первого года хиджры.

Силяхдары, развернув желтое знамя, уже скрылись за поворотом. За ними шли янычары, алемдар нес зеленое знамя Пророка, трепетал на ветру и личный бунчук султана, нога которого никогда уже не ступит на эти холмы.

Эпископис, дождавшись, пока отряд Победоносного не скроется вдали, начал подрезать лозы. Птицы смолкли, для них стало жарко. Здесь, в холмах над морем, даже зимой выдавались очень теплые дни.

И ни бедный монах, ни повелитель великой империи так и не узнают, что с веками название Мисгиби изменится.