И все же его взяли. Значит, в чем-то подозревают. Но у него все чисто. За исключением наркотиков. Вот падлы, нашли на что взять. Но ведь протокола изъятия нет, понятых тоже. Не сегодня завтра его отпустят за отсутствием состава преступления...

Горбылин не заметил, как задремал. Проснулся от боли. Что-то острое – наверняка иголка – вошло под ноготь. Он хотел дернуться, но крепкие руки держали его, не давая подняться. Помутневшими от боли глазами он увидел над собой лицо блатаря-доходяги.

– Что, больно, падла? – спросил тот, злобно оскалившись.

Боль требовала выхода через крик. Но Горбылин мог только мычать. Рот также сжимала чья-то рука. А когда он попытался открыть рот, туда вошел кляп. Жуть какой вонючий. Неужели чьи-то носки? К горлу подступила тошнота.

Иголку из-под ногтя вынули. Боль немного утихла. Но у Горбылина по-прежнему не было возможности вырваться из цепких тисков уголовников. Его держали все пять человек, бывших в камере. И у всех ожесточенные лица, ненавидящие взгляды.

– Колись, падла! – прохрипел блатарь.

«Что вам надо?» – хотел спросить отставной спецназовец. Да кляп мешал.

– Ты на Графа наехал?

Да это самая настоящая пытка. Урки в роли следователей... Только Горбылину это не казалось смешным. Уж эти с ним церемониться не станут. Все, что угодно, сделают, лишь бы до правды достучаться. До правды... Им нужна правда. Насчет Графа... Прознала-таки эта мразь, откуда ветер дует. Тайно Горбылин дела свои вел, да, видно, расшифровали его. Какая сука дозналась?..

Горбылин сделал удивленные глаза. Какой, дескать, граф? Ни с графами, ни с баронами он не имеет дел...

И тут же иголка вошла под другой ноготь. Острая боль вонзилась в сознание. Терпеть не было сил.

Когда иголка вышла, изо рта вытащили кляп.

– Ну что, колоться будем?

Горбылин пожал плечами. Ничего он, мол, не понимает...

На этот раз с него стянули штаны, чья-то рука бесцеремонно вытащила из трусов мужское достоинство. И тут же боль. Хлынула кровь. Какая-то мразь начисто срезала ему головку...

Это было что-то ужасное. От шока Горбылин потерял сознание. Очнулся он все на том же месте, под прицелом тех же глаз.

– А ща весь болт оттяпаем, – злорадно сообщил ему татуированный.

– И яйца «куму» на омлет, – добавил кто-то.

Не для куража это было сказано, не в шутку. Поэтому никто из уголовников не рассмеялся. Горбылин не сомневался, что угрозу приведут в исполнение...

Ну хотя бы надзиратели заметили, какой произвол творится у них под носом. Но на это уповать тщетно. Если в дело вмешался Граф, то ничто уже не поможет Горбылину...

– Ты, урод, на Графа наехал?

Его сковал смертельный ужас.

– Не скажу... Вы все равно меня прикончите...

– Сечешь, козляра, – гадливо ухмыльнулся урка с гнилыми зубами. – Но одно дело концы сразу отдать, другое – долго-долго мучиться...

И как бы в подтверждение своих слов достал откуда-то нож и снова полез ему в штаны. Сейчас отрежет яйца...

А потом отрежут нос, уши, выколют глаза. И будут наблюдать, как он медленно умирает. И при этом тыкать иглой под ногти... А надзиратели будут делать вид, что в камере ничего не происходит...

– Я скажу, я все скажу, – завизжал Горбылин.

У него не было выбора, кроме как начать колоться. В награду он получал легкую смерть.

А вот как поступить с этим?

Граф расстреливал взглядом пузатого коротышку с рыжей башкой.