Андрей, который давно уже раздражен и вымотан взаимоотношениями своей жены и Риты Тереховой, конечно, тут же взрывается: "Не будем рассуждать о том, что "противоестественно". Пожалуйста! Юра! — кричит он второму режиссеру Юрию Кушнереву. — Ты можешь или не можешь навести порядок в павильоне?!"

А теперь снова вернемся в квартиру Солженицына. После того как чекисты увели хозяина, в доме на какое-то время остались двое в штатском: один занял пост у двери, другой — возле телефона. Они пробыли в доме около двух часов, после чего удалились. Едва за ними закрылась дверь, как жена писателя тут же бросилась оповещать друзей о происшедшем. Вот как описывает эти события А. Сахаров:

"В 7 часов вечера в нашей квартире раздался звонок: Солженицына насильно увезли из дома. Мы с Люсей выскочили на улицу, схватили какую-то машину ("левака") и через 15 минут уже входили в квартиру Солженицыных в Козицком переулке. Квартира полна людей, некоторых я не знаю. Наташа — бледная, озабоченная — рассказывает каждому вновь прибывшему подробности бандитского нападения, потом обрывает себя, бросается что-то делать — разбирать бумаги, что-то сжигать. На кухне стоят два чайника, многие нервно пьют чай. Скоро становится ясно, что Солженицына нет в прокуратуре, куда его вызвали, — он арестован. Время от времени звонит телефон, некоторые звонки из-за границы. Я отвечаю на один-два таких звонка…"

Солженицын полагал, что его повезут в прокуратуру, до которой от его дома было всего ничего — несколько минут ходу. Но его повезли совсем в другое место — в Лефортовскую тюрьму. Там после обязательного шмона его почтили своим присутствием тамошний начальник Александр Петренко и его заместитель. Причем, когда они вошли к нему в камеру, писатель сидел… голый, поскольку одежду ему еще не вернули. Замначальника грозно приказал писателю встать, но Петренко его одернул: дескать, зачем так грубо?

— Он сам должен знать, что в таком культурном учреждении положено вставать, когда входит начальник.

— А вы — начальник? — вскинул брови Солженицын.

— Вы не новичок и должны знать, что здесь вопросы сначала задает начальство, а потом уже, когда предложат, вы, — продолжал свои нравоучения Петренко. После чего он представился и потребовал сделать то же самое Солженицына. Тот подчинился.

— Какие вопросы у вас? — спросил Петренко.

— Почему у меня отобрали крест?

— Вы же знаете правила: металл нельзя.

— А почему вы — в артиллерийской форме?

— В какой форме я начал служить, в такой хочу и закончить.

— Я тоже воевал в артиллерии, — сообщил Солженицын.

— Да, когда-то мы были по одну сторону баррикад. А теперь вы пытаетесь стрелять в нас из своего ржавого пистолета, забывая, что на нашей стороне — пушки.

Солженицын в ответ улыбнулся. Видимо, пафос, с которым были произнесены последние слова, его развеселил.

Между тем сразу после посещения Солженицына Петренко позвонил Андропову и доложил свои впечатления. По ходу разговора он поделился с шефом КГБ мнением, что в таком затрапезном виде высылать Солженицына из страны было бы неразумно. "В свое время ночные горшки Наполеона продавали за бешеные деньги, — сказал Петренко. — Так зачем же давать Солженицыну возможность эти тряпки продавать на Западе как реликвии?" — "Интересно, я этой истории про горшки не знал, — ответил Андропов. — Надо подумать над вашим предложением".

Андропов позвонил спустя несколько минут и сообщил, что принято решение переодеть Солженицына в новую одежду. Спустя полчаса эта одежда была доставлена в камеру, где сидел писатель.