«Сначала на штурм пошли только сотрудники КГБ. Орали мы со страху ужасно, все больше матом, что, в сущности, помогло нам не только психологически, но и практически. Солдаты из охраны Амина, принявшие нас сперва за собственную мятежную часть, но услышав русскую речь, сдались нам как высшей и справедливой силе. Как потом выяснилось, многие из них прошли обучение в десантной школе в Рязани, где, видимо, и запомнили русский мат на всю жизнь.

Действия внутри дворца я помню смутно, как в кошмарном сне, двигался я чисто механически. Если из комнаты не выходили с поднятыми руками, мы вышибали дверь, бросали гранату и били, не глядя, очередями. Потом бежали дальше. Какой-то человек метнулся к лифту. Пока закрывались створки, я бросил в кабину гранату…»

Вспоминает Н. Иванов:

«Взрывы все сильнее сотрясали Тадж-Бек… по коридору, весь в отблесках огня, шел… Амин. Был он в белых трусах, флаконы с физраствором, словно гранаты, держал в высоко поднятых, обвитых трубками руках. Можно было только представить, каких это усилий ему стоило и как кололи вдетые в вену иглы.

— Амин?! — увидев, не поверили врачи своим глазам. Алексеев, выбежав из укрытия, первым делом вытащил иглы, довел его до бара. Амин прислонился к стене, но тут же напрягся, прислушиваясь. Врачи тоже услышали детский плач — откуда-то из боковой комнаты шел, размазывая кулачками слезы, пятилетний сынишка Амина. Увидев отца, бросился к нему, обхватил за ноги. Амин прижал его голову к себе, и они вдвоем присели у стены. Это была настолько тягостная, разрывающая душу картина, что Кузнеченков, отвернувшись от отца с сыном, сделал шаг из бара: «Я не могу это видеть, пойдемте отсюда». И врачи вышли…»

Амин до последней секунды не верил, что дворец штурмуют советские войска. Успокоив сына, он приказал своему адъютанту немедленно связаться с советскими советниками и попросить у них помощи. «Русские помогут», — сказал Амин. Однако вскоре адъютант доложил, что дворец штурмуют именно советские. «Врешь, не может быть!» — заорал на него Амин. И сам попытался дозвониться до начальника Генерального штаба, командира 4-й танковой бригады. Но связи с ними уже не было. После этого Амин бросил трубку и сказал: «Я об этом догадывался, все верно». В этот самый миг в помещение, где находился Амин, ворвались советские спецназовцы и расстреляли главу правительства ДРА. Осколком нашей же гранаты в конференц-зале был сражен и один из советских врачей — В. Кузнеченков. Были потери и в рядах самих спецназовцев: погиб руководитель штурма полковник Г. Бояринов.

В те самые минуты, когда войска КГБ штурмовали Тадж-Бек, их родина была занята совсем иными заботами: люди смотрели по «ящику» новый хит — «Д’Артаньян и три мушкетера». Фильм начали демонстрировать с 25 декабря в самое смотрибельное время — в 19.30. Премьера длилась три дня, и все это время улицы советских городов, что называется, вымирали. Вот как вспоминает о тех днях один из участников фильма — актер Вениамин Смехов, сыгравший роль Атоса:

«Однажды я был потрясен поступком Миши Боярского — зимней ночью, после показа третьей серии по телевидению (27 декабря. — Ф. Р.). Мы собрались отметить это событие в доме художников Алины Спешневой и Николая Серебрякова. Сидим на высоте последнего этажа, а под нами — угол Театральной площади, заснеженный выступ Большого театра. Наполнили бокалы. Набираю по коду Ленинграда номер Боярского. Линия занята. Тогда звоню по «ноль-семь».

Телефонистка (гордо): «Ждите в течение часа».