Поцелуй смерти, отрешенно подумал про себя Ли, весь похолодев от ожидающей его перспективы.

Только теперь он до конца осознал, что сам того не ведая совершил, и ужаснулся до самых глубин души…

Он лежал на кушетке, там, где его связал Джил. К своему удивлению, он почти сразу же обнаружил, что хотя чуждый ему разум и притаился где‑то в дальнем углу его мозга, сейчас он был самим собой, спокойным и непоколебимым, сохранившим ясность мысли. Его, несмотря ни на что, продолжало интересовать, какого рода наслаждение в состоянии испытать Джил, всем своим естеством ощущая тот трепет, что охватил ожидающего совей неминуемой смерти Ли? Эти люди, разумеется, совершенно нормальны, и все же…

Его любопытство сникло, как трава под тепловым лучом, когда в комнату вошла женщина. Широко улыбаясь, она присела с ним рядом на край кушетки.

– Наконец‑то ты здесь, – только и произнесла она.

Она была, отметил про себя Ли, как изготовившаяся к атаке тигрица. В каждом изящном мускуле ее стройного, вытянутого тела отчетливо просматривалась откровенная целеустремленность. С удивлением он обнаружил, что она сменила одежду. Теперь на ней было платье из блестящей тончайшей ткани, плотно облегавшее ее туловище, и оно поразительно цветом своим и фактурой материала было под стать ее золотистым волосам и точеному бело‑мраморному лицу. Завороженный, он никак не мог оторвать от нее глаз. Машинально, он повторил:

– Да, я здесь.

Глупые, ничего не значащие слова. Неожиданно ужас необыкновенно охватил его. И причиной тому были ее глаза. Впервые, с тех пор, как он увидел ее, глаза поразили его будто ударом молнии. Голубые глаза. И такие мертвенно неподвижные. Такие беспощадно жестокие.

Все тело его затрясло в ознобе, в голове мелькнула жуткая мысль: эта женщина по сути была живым мертвецом, жизнь ее поддерживалась искусственно кровью и жизненной энергией умерщвленных людей – множества мужчин и женщин.

Она улыбалась, но ее рыбьи глаза продолжали оставаться совершенно пустыми. Никакая улыбка не в состоянии была смягчить это холодное, хотя и прекрасное лицо.

– Мы дригги, – стала рассказывать Мерла, – ведем жизнь суровую и бесконечно одинокую. Такую одинокую, что временами я задумываюсь: не является ли наша отчаянная борьба за существование совершенно бессмысленным, даже безумным занятием. В том, что мы такие, нет нашей вины. Беда пришла к нам во время межзвездного перелета, который совершался миллион лет тому назад. – Она помолчала некоторое время, не в силах совладать с отчаянием. – А может быть, это произошло в еще более отдаленные времена. Столь давно, что мы потеряли уже счет времени. Мы были среди нескольких сотен туристов, попавших в зону гравитационного воздействия звезды, впоследствии названной солнцем дриггов. Ее излучение, безмерно опасное для человеческого организма, поразило всех нас. Было обнаружено, что только непрерывное вливание свежей крови и перезарядка жизненной энергией других человеческих существ – только это одно может спасти нас. Какое‑то время мы получали все это в порядке благотворительности. Затем власти решили уничтожить всех нас как безнадежно неизлечимых.

Все мы были тогда молоды, ужасно молоды; и все мы страшно любили жизнь, несколько сотен молодых людей ожидавших исполнения приговора. Тогда у нас еще были друзья. Они помогли нам спастись бегством, и с тех пор мы отчаянно боремся за то, чтобы остаться в живых.

И все же он не мог испытывать сочувствия к ней, хотя она явно рассчитывала на такую ответную реакцию. Она нарисовала картину унылого, беспросветного существования внутри космических кораблей, где за стеклами иллюминаторов взору представала только никогда не прекращающаяся ночь, где вся жизнь была ограничена удовлетворением неутолимых, противоестественных потребностей их искалеченных гравитацией организмов, которые доводили до полного безумия рассудки дриггов, пораженных неизлечимым заболеваниям, имя которому было – никогда не прекращающийся голод.