В конце концов, мы договорились, что Филипп передаст текст Жерому, а тот — Дельфине, если сочтет возможным. В таком порядке старшинства я усмотрел своеобразный союз двух мужчин, отца и мужа, объединившихся для ее защиты, но когда я сказал об этом Элен, она покачала головой и ответила: «Это она их защищает, все держится на ней. Именно благодаря ей они продолжают жить вместе, родили других детей, справились с прошлым». Я вспомнил слова Дельфины, сказанные за ужином: ключевым моментом, определившим, жить ей или умереть, стало для нее согласие присмотреть за Родриго во время нашего отсутствия. Сначала она подумала: «Нет, я никогда не смогу заняться чужим ребенком спустя два дня после смерти собственной дочери», но сказала «да», и с того момента, несмотря ни на что, продолжала говорить «да».
Жанна проснулась в семь утра, выбралась из своей кроватки — с некоторых пор она уже самостоятельно перелезала через решетку — и прибежала к нам. Я пошел на кухню подогреть дочке бутылочку с молоком. Напившись, она устроилась между мной и Элен и притихла. Но передышка длилась недолго — пора было вставать, петь и плясать. На тот момент Жанна больше всего любила песенку-считалку «Господин Медведь». Я отворачивался, накрывался с головой одеялом и шумно храпел, исполняя роль косолапого. Элен пела: «Господин Медведь, просыпайся и вставай. На счет три открой глаза: раз, два, три. Господин Медведь, будем спать или вставать?» В первый раз я отвечал замогильным голосом: «Я сплю!» Элен повторяла: «Господин Медведь, будем спать или вставать?» На этот раз я с ворчанием поворачивался: «Я встаю!» Элен и Жанна испуганно кричали, показывая, как им страшно. Дочка была на верху блаженства. «Господина Медведя» хватит до конца года, до него были три котенка, потерявших свои варежки. Когда Жанна случайно открывала музыкальную книжку про котят, нас охватывало ностальгическое настроение: эта песенка звучала, когда наша дочь была совсем маленькой, едва ходила и еще не разговаривала. То чудесное время безвозвратно прошло и больше никогда не вернется. Я думал об обыденных вещах, что очаровывали нас, о том, в какую пытку превратятся игрушки, считалки, детские башмачки, когда случится непоправимое: не станет маленькой девочки, и гроб с ее тельцем скроется под слоем земли. Тем не менее, это очарование вернулось к Дельфине и Жерому вместе с двумя другими детьми. Они ничего не забыли, но не остались на дне пропасти отчаяния, что представляется мне удивительным, непостижимым и загадочным. Да, загадочным: пожалуй, это самое подходящее слово.
Чуть позже я иду готовить завтрак, а Элен одевает Жанну. Вообще, выбирая и покупая ей одежду, Элен получает такое же удовольствие, как если бы делала покупки для самой себя, поэтому наша маленькая дочка — настоящая модница. Вскоре они обе приходят ко мне на кухню. Элен красуется в обтягивающих брюках йога и легком пуловере с глубоким волнующим вырезом; она красива, сексуальна и нежна. Я очарован надежностью и глубиной нашей любви. Мысль о том, что я могу потерять ее, просто невыносима, но впервые в жизни я подумал, что отнять ее у меня может только несчастный случай, болезнь, нечто такое, что обрушивается нам на голову извне, но только не стремление к новизне, усталость или неудовлетворенность. Наверное, опрометчиво говорить это, но я так не считаю. Конечно, если нам дарована долгая жизнь, впереди будут кризисы, разочарования, бури, ослабнет и уйдет страсть, но я верю, что мы выдержим, и один из нас закроет глаза другому. Во всяком случае, ни о чем другом я не мечтаю.
Мы с Жанной одеваемся в прихожей, и дочь подкатывает к дверям свою коляску. Не ту, в которой мы возим ее, и куда она уже не очень-то желает садиться, а свою маленькую колясочку с облысевшей, довольно мерзкого вида пластмассовой куклой, пахнущей клубничной жвачкой. С тех пор, как Элен купила Жанне эту коляску, дочка без нее никуда не выходит. |