|
Санд, у которой среди них были старые друзья, вроде Феликса Пиа, профессионального революционера с 1830 года, не боялась их. Она больше боялась монархистов, бонапартистов или диктатуры. Чистка, которую производил Гамбетта, ее неприятно поражала: «С сожалением наблюдаю новые назначения чиновников и магистрата, принимающие колоссальные размеры». Она считала особенно опасным и незаконным пренебрежение выборами. Сторонники крайних мер в Париже, так же как и правительство Бордо, хотели опираться на «активное меньшинство». Забыв, что сама поддерживала этот тезис в 1848 году, теперь она его осуждала: «Пренебрежение к массам — вот преступление в данный момент». Когда из-за бомбардировки Парижа ее друзья: Жюльетта Адам, Эдмон Плошю, Эжен и Эстер Ламбер, Эдуард Родриг — оказались в опасности, она рассердилась на Гамбетту: «Было пагубной ошибкой верить, что храбрости достаточно там, где нужно основательное представление о действительности… Бедная Франция: нужно было бы все же открыть глаза и спасти то, что от тебя осталось!» Она считала Гамбетту честным и убежденным, но сожалела о полном отсутствии у него здравого смысла: «Это большое горе — считать себя способным на великие дела…» Она порицала речи, которые заканчивались рефреном, как кантата: «Итак, терпение! Мужество! Дисциплина! Поставив много восклицательных знаков в конце своих депеш, господин Гамбетта считает, что он спас родину».
Перемирие дало возможность правительству Парижа взять Францию в руки, и у Жорж Санд было впечатление, что Гамбетта пытается оттянуть выборы, чтобы поддержать диктатуру Бордо и противодействовать миру. Она твердо приняла сторону Парижа: «Я многое бы дала за уверенность в том, что диктатор подал в отставку. Я начинаю его ненавидеть за то, что он заставил людей страдать и умирать без всякой пользы. Его поклонники раздражают меня, повторяя, что он спас нашу честь. Наша честь была бы отлично спасена без него. Франция не столь подла, чтобы ей понадобился учитель мужества и самоотверженности перед лицом врага. В этой войне все партии имели своих героев, все сословия дали мучеников. Мы имеем полное право проклинать того, кто обещал привести нас к победе, а привел к отчаянию. У нас было право требовать от него хотя бы таланта, а у него не было даже здравого смысла». Но она добавляла: «Да простит его бог!» Дневник Жорж Санд, воскресенье, 29 января 1871 года: «Ах! Господи, наконец, наконец! Подписано перемирие на двадцать один день. Созыв собрания в Бордо. Туда направляется один из членов парижского правительства. Больше ничего не известно. Гамбетта в ярости. Теперь он подавится своей диктатурой… Как будет снабжаться Париж?.. Будет ли мир в результате прекращения военных действий? Будет ли у нас связь с Парижем? Субпрефект, который в два часа принес нам депешу, думает, что Гамбетта окажет сопротивление. Тогда это будет гражданская война? Он способен предпочесть ее, но не отказаться от власти! Как и в 1848 году, выборы оказались чреватыми и сверхчреватыми своими последствиями. Партия мира торжествовала всюду, кроме Парижа. Дневник Жорж Санд, 15 февраля 1871 года: «В Париже герой дня — Луи Блан, самый ненавистный и самый непопулярный человек в мае 1848 года. О, превратности судьбы! В провинции герой дня Тьер, избранный двадцатью департаментами. Два историка современной эпохи. Оба карлики: впрочем, дело не в росте. Великие умы, они, возможно, договорятся, если не будут слишком завидовать друг другу…» Санд, огорченная жестокими условиями мира, тем не менее присоединялась к мысли, что с войной нужно покончить. Жорж Санд — Эдмону Плошю, 2 февраля 1871 года: Не огорчайся, не огорчайтесь: вы все исполнили свой долг… Горе не марают, и если Франция в крови, она не в грязи… Сейчас нужно заключить мир, добиться по возможности лучшего, но не настаивать упорно на войне — из гнева или из мести за наши несчастья… Санд понимала, что Франция воспрянет быстро. |
