Она улыбнулась.

— Вы будете снаружи и на безопасном расстоянии, — сказала она. — Не волнуйтесь, Уилфрид, я не собираюсь приносить вас в жертву. Вы мне нужны живым, а не мертвым.

— Очень мило с вашей стороны, — с горечью произнес я. Затем мы вернулись тем же путем. Дул холодный ветер.

Я поднял воротник своего плаща, Морган поглубже закуталась в мех, и мы прибавили ходу. Было очень приятно войти в укрытие внутреннего дворика, защищенного от ветра брустверами амбразур.

— Морган, — сказал я, — когда вы позволите мне заняться восстановительными работами?

Дело в том, что после памятного шторма мы просто очистили внутренний дворик, сбросив следы разрушений в воду; поскольку ничего не было восстановлено, все вокруг выглядело немного разрушенным.

Не удостоив меня ответом, Морган направилась к утесу. Неожиданной вспышкой у меня в мозгу блеснула мысль о том, что она и не собиралась ничего восстанавливать.

— Если вы не уделите внимания укреплению фундаментных конструкций, торцевая стена развалится в следующий же шторм, — прокричал я ей вслед.

Она продолжала идти, не отвечая; я же повернулся и вошел в дом. Там я попытался согреться у ярко пылавшего камина, в котором между моими любимыми дельфинами горел плавник, — неожиданно я почувствовал, что холодный ветер пробрал меня до костей, а простуда — лучший друг астмы.

Я был расстроен и выглядел совершенно жалко, так что, войдя, Морган сразу увидела это. Однако она ничего не сказала; промолчал и я, ибо с некоторого момента у меня появилось ощущение, что любая сказанная одним из нас фраза звучала как-то не так. В молчании съев воскресный ужин, мы проспали до конца дня и проснулись, лишь когда совсем завечерело.

Морган вновь отправилась на утес; я же не мог отойти от камина.

— Ветер ослаб, — объявила она, входя.

— Приятно слышать, — ответил я.

— Сегодня в полночь — полнолуние, — сказала она.

Я промолчал, ибо мне нечего было добавить к сказанному.

Вечером мы устроили нечто наподобие плотного ужина с чаем, идею которого Морган почерпнула во время своих путешествий по Йоркширу. Это было достаточно экзотично по меркам Дикфорда, где обычный воскресный ужин состоял из холодной говядины со свеклой и бланманже. За ужином я решил отведать сдобы, которую счел вполне подходящей лунной пищей, ибо она была белой и воздушной.

Улыбнувшись своей странной улыбкой, Морган забрала из-под моего носа блюдо с мясным рулетом прежде, чем мне удалось взять второй кусок.

— Сегодня именно та ночь, — многозначительно сказала она.

Я знал, что это именно так, но никогда в жизни я не чувствовал себя менее склонным к эзотерике. Самому себе я поклялся, что буду никуда негодным партнером по танцам или по тому, что бы она ни задумала.

Около десяти часов я начал потихоньку клевать носом, когда внезапно она стала действовать. Она извлекла откуда-то нечто, напоминавшее кимоно, сделанное из грубой белой чесучи; было похоже, что ткань была оригинальной выделки и отбелена натуральными средствами. В любом случае, была заметна некоторая грубость фактуры и не совсем чистый белый цвет ткани. На ноги мне предстояло надеть мягкие резиновые туфли — наподобие тех, что надевают купальщики, с той лишь разницей, что они были выкрашены серебряной краской; головной убор же представлял собой большой, свободно повязанный кусок серебристой парчи. После того, как она расправила мои одежды, я стал напоминать египтянина. Затем вручила мне невероятных размеров накидку с капюшоном, сделанную из тяжелого бархата цвета темного индиго. Она скрывала меня всего до пят и, очевидно, на нее пошла уйма ткани — я знал, что она весила добрую тонну, но все равно был рад ей, ибо предстояла долгая, холодная ночь.