-  Да, Экселенц. - сказал я смиренно.

    -  Далее, - продолжал он. - видимо, тебе придется начать с его связей. Все, что мы знаем о его связях, находится здесь. - он постучал пальцем по папке. - не слишком много, но есть с чего начать. Возьми.

    Я принял папку. С таким я тоже на земле еще не встречался. Корки из тусклого пластика были стянуты металлическим замком, и на верхней было вытеснено кармином: «Лев Вячеславович Абалкин». А ниже почему-то - «07»

    -  Слушайте, Экселенц, - сказал я. - почему в таком виде?

    -  Потому что в другом виде этих материалов нет, - холодно ответил он.

    -  кстати, кристаллокопирование не разрешаю. Других вопросов у тебя нет?

    Разумеется, это не было приглашением задавать вопросы. Просто небольшая порция яда. На этом этапе вопросов было множество, и без предварительного ознакомления с папкой их не имело смысла задавать. Однако я все же позволил себе два.

    -  Сроки?

    -  Пять суток. Не больше.

    Ни за что не успеть, подумал я.

    -  Могу я быть уверен, что он - на Земле?

    -  Можешь.

    Я встал, чтобы уйти, но он еще не отпустил меня. Он смотрел на меня снизу вверх пристальными зелеными глазами, и зрачки у него сужались и расширялись, как у кота. Конечно же, он ясно видел, что я недоволен заданием, что задание представляется мне не только странным, но и, мягко выражаясь, нелепым. Однако по каким-то причинам он не мог сказать мне больше, чем уже сказал. И не хотел отпустить меня без того, чтобы сказать хоть что-нибудь.

    -  Помнишь, - проговорил он, - на планете по имени Саракш некто Сикорски по прозвищу Странник гонялся за шустрым молокососом по имени мак…

    Я помнил.

    -  Так вот, - сказал странник (он же Экселенц). - Сикорски тогда не поспел. А мы с тобой должны поспеть. Потому что планета теперь называется не Саракш, а земля. А Лев Абалкин - не молокосос.

    -  Загадками изволите говорить, шеф? - сказал я, чтобы скрыть охватившее меня беспокойство.

    -  Иди работай, - сказал он.

    Кое-что о Льве Абалкине, прогрессоре.

    Андрей и сандро все еще дожидались меня и были потрясены, когда я переподчинил их клавдию. Они даже заартачились было, но беспокойство мое не проходило, я рявкнул на них, и они удалились, обиженно ворча и бросая на папку недоверчиво-встревоженные взгляды. Эти взгляды возбудили во мне новую и совершенно неожиданную заботу: где мне теперь держать это чудовищное «вместилище документов»?

    Я уселся за стол, положил папку перед собой и машинально взглянул на регистратор. Семь сообщений за четверть часа, которые я провел у Экселенца. Признаюсь, не без удовольствия я переключил всю свою рабочую связь на клавдия. Затем я занялся папкой.

    Как я и ожидал, в папке не было ничего, кроме бумаги. Двести семьдесят три пронумерованных листка разного цвета, разного качества, разного формата и разной степени сохранности. Я не имел дела с бумагой добрых два десятка лет, и первым моим побуждением было засунуть всю эту груду в транслятор, но я, разумеется, вовремя спохватился.